Отправлено: 12.10.12 19:46. Заголовок: Исландия. Замок Батори. 14 ноября, 6 часов вечера. Жорж де Монморанси, Катрин Сен-Сюльпис

Жорж де Монморанси наносит визит Владиславу Батори, но, не застав того дома, оказывется принят Екатериной де Сен-Сюльпис.

 Отправлено: 12.10.12 22:57. Заголовок: Так далеко на Се..

Так далеко на Север Монморанси не «заезжал» давно. Полярная ночь уже вступала в свои права, и солнце поднималось над горизонтом от силы на пару часов, после чего вновь скрывалось, уступая небо ярко сверкающим звездам. Никогда не предпочитающий юга или севера – Жорж, однако, не мог не оценить захватывающей красоты острова Исландия. Высокие, покрытые снегом горы, фьорды, высокое ясное небо – страна льда и пламени, ледяная земля была богата не только айсбергами, но и постоянно действующими вулканами. Стоило подумать, почему Владислав Батори поселился именно здесь – ведь место жительства довольно многое говорит о бессмертном, гораздо более даже, чем оно может сказать о человеке. Однако – неужели он прибыл на остров для того лишь, чтобы полюбоваться красотами северной природы? Отнюдь.
Радеющий за мир и более-менее хорошие отношения внутри расы вампиров, Жорж совершенно не желал столкновения Владислава Батори с королем Хильдериком. В конце концов, даже если забыть о кровной связи с основателем расы, эти двое – самые сильные вампиры в мире, и ничего хорошего из их противостояния выйти в принципе не может. Мир, тоненькой ниточкой протянувшийся между Владом и Хильдериком, ни в коем случае не должен был лопнуть, наоборот, он должен крепнуть день ото дня. Чтобы добиться ускорения благотворного процесса, общаться с Батори стоило не только королю, но и остальным . К примеру, главную задачу в достижении мира Жорж видел в том, чтобы примирить Владислава с его бывшим другом Францем, но для этого стоило вникнуть сначала в причину их конфликта, а причины Монморанси как раз не знал. Не знал – но был готов исправить этот недостаток и вникнуть во все происходящее со всем вниманием прирожденного дипломата и тонкого, чуткого психолога. Принять решение об уничтожении целой расы гораздо легче, когда ты близко знаком лишь с двумя ее представителями, которых, в добавок ко всему, люто ( и явно не без причины?) ненавидишь. И гораздо сложнее принять то же решение, когда ты успел узнать других и понять, что они не желают тебе зла, а возможно, что как раз наоборот. Если связать Влада Батори тонкими нитями отношений с представителями окружения Хильдерика, возможно, он окончательно откажется от намерения поднять на них руку и поймет, что не все вампиры одинаково заслуживают его мести– тем более за то, чего они никогда не совершали.
Тем не менее, начать явно благую и нужную кампанию Жоржу пришлось с не особенно лицеприятного поступка. Монморанси не знал Владислава Батори – но, даже не зная его, мог предположить, какую реакцию может вызвать у хозяина явление в его дом чужака без приглашения. Возможно, недоумение, возможно, гнев – но в том и состоит задача миротворца: в том, чтобы менять изначально негативное к себе отношение в как можно лучшую сторону. На этот счет у Жоржа имелся воистину бездонный запас терпения, учтивости, умения выражать свои мысли, а главное – искреннего желания примирить враждующие стороны так, чтобы вновь разбить их на две части было либо невозможно, либо просто очень сложно.
Насколько успел узнать Жорж, попасть в замок Владислава Батори было крайне нелегко. Хильдерик любезно поведал младшему (и притом любимому) сыну о том, что жилище польского воеводы защищено от внешних вторжений многочисленными иллюзиями и щитами, делающими визиты в крепость Влада практически невозможными. Сначала это расстроило Монморанси, но …у него хватило решимости спросить, не окажет ли король ему помощь в намерении посетить замок Батори? Перед тем, как заручиться поддержкой и согласием первого из Меровингов, Жоржу пришлось довольно долго и обстоятельно объяснять причины, по которым он решился на подобный поступок. Хвала создателю, Хильдерик внял доводам и решился позволить Монморанси войти в «тыл врага» - хоть и с мирными целями. И вот он тут. Отнюдь не самый сильный вампир из всего королевского совета. Младший сын короля. Но из всех них он имеет больше всего шансов на то, чтобы договориться – потому что могущество его не в силе.
Это было непривычно – входить в чей то дом без приглашения, почти как вор, вот только не было ни черной маски на лице, ни перчаток на руках. Монморанси был одет почти по моде середины девятнадцатого века – приталенное длинное пальто, черный костюм-тройка, белая, с высоким воротником и широким, сужающимся к запястьям рукавом, рубашка. Единственным его украшением была тонкая серебряная цепочка карманных часов. Темные волосы, волнами обрамляющие лицо были тщательно расчесаны и едва касались плеч Монморанси – аккуратный, изящный, всем своим видом демонстрирующий доброжелательность и великолепные манеры, он словно сошел со старинного фото-портрета с изображением Фредерика Шопена в полный рост…Поразительное сходство черт могло бы удивить кого угодно, кто видел либо портреты, либо самого музыканта хотя бы пару раз.
Завораживающе красивый, стремящийся множеством тонких готических шпилей прямо в небо, светлый снаружи - замок Владислава Батори встретил пришельца настороженным полумраком просторной прихожей залы. Потолки здесь были высоки – даже очень; смыкаясь над головой расписными сводами, они молчаливо взирали на вампира, решившегося нарушить своим вторжением сакральную неприкосновенность этого помещения. Цветные, стреловидные витражи окон заставили Монморанси вспомнить собор Санта-Мария дель Фьоре во Флоренции; раз побывав там, он уже не смог забыть того величия, коим были напитаны его стены. Здесь чувствовалось нечто схожее. Странная, неведомая энергия жила в каждом стеклышке, в каждой плите на каменном полу, в каждом фрагменте фресок на потолках. Оглядываясь, вслушиваясь в тишину, пытаясь прочувствовать атмосферу, беззащитный на чужой территории, Монморанси сделал неуверенный шаг вперед. Онемев – то ли от яркого ощущения, что настолько чужой здесь, то ли от странного, колющего сотнями игл, восхищения, Жорж раздумывал, стоит ему подать голос или же… Даже сконцентрировавшись на своих ощущениях, Монморанси не смог уловить признаков присутствия хозяина в этом доме. Возможно, Владислав отсутствовал.
Что можно было сказать о хозяине по его дому? Скрытый иллюзиями и щитами, делающими его практически неприступным, замок Батори – как внешне, так и внутренне, производил потрясающее впечатление, происходящее от красоты, яркости и гармоничности внутреннего убранства. Здесь было светлее, чем в замке короля; здесь было больше порядка, изящества, кроме того присутствовала какая-то роскошная, опасная притягательность. Было видно, что хозяин тщательно следит за своим домом. Света здесь было ровно столько, сколько было нужно для того чтобы иметь возможность рассмотреть фрески и витражи. Не много – и не мало. Этот замок ни в какой мере не производил впечатления старого, забытого или даже мрачного. Все здесь было завораживающе красиво и …. Загадочно. Невидимые нити – нити магии –пронизывали все пространство вокруг. Они словно проходили сквозь Монморанси – и он ощутил, как кровь его закипает миллионами колючих, словно иголки, мурашками.
Сделав еще несколько шагов вперед, он уже готов был растеряться от этой тишины и такого красноречивого молчания, что исходило от этих стен и от этих окон – как вдруг навстречу ему вышел высокий, седой дворецкий.
- Что угодно господину?- спросил мужчина довольно мягким, доброжелательным тоном, чем окончательно выбил Монморанси из колеи. Не такую прислугу он ожидал увидеть в доме Влада Батори.
- Я прошу прощения – кротко произнес Жорж – Дома ли Владислав Батори?
Монморанси и сам знал, что нет. Зачем спросил?
- Хозяин этого дома сейчас отсутствует, но он будет ближе к ночи – ответствовал дворецкий тоном, словно сообщающим прогноз погоды – Но зато мадмуазель Катрин де Сен-Сюльпис возможно, примет вас, если вы испросите.
Монморанси помолчал секунду. Почему-то он даже не думал о том, какое решение принять.
- Я был бы очень рад, если бы мадмуазель приняла меня - мягко произнес Жорж, учтиво улыбаясь престарелому мужчине.
- В таком случае пройдемте.
Дворецкий забрал у Жоржа пальто – и провел гостя через главный коридор вперед, потом они свернули – и Монморанси оказался в просторной комнате, освещенной канделябрами. Это была классическая гостиная для приема посетителей. Устланный ковром пол, резной диван, столик, пара стульев, два книжных шкафа. Высокие окна были задернуты легкими, молочного цвета шторами. Стены украшали картины итальянских мастеров эпохи Возрождения. Не решившись даже присесть на диван, Жорж остался стоять посередине гостиной в ожидании, когда навстречу ему выйдет – если и выйдет, Катрин.

 Отправлено: 13.10.12 01:06. Заголовок: Последнее, что видел..

Последнее, что видела затуманенным взором Катрин перед тем, как сомкнуть веки, было лицо Влада. Она улыбалась ему, сонная, уставшая, разнеженная, утонувшая с головой в ласковой неге его объятий и поцелуев. Было так хорошо, что каждый вздох наполнял тело новой порцией эйфории. Сон вампирши был легок и светел, когда последние лучи солнца скрылись за кромкой горизонта, она протянула руку на ту часть постели, где было место Влада, и аккуратно коснулась смятых простыней. Хозяина замка не было рядом с его любовницей. Это огорчило де Сент-Люпис; перекатившись на бок, она нежно погладила его подушку, словно это было его лицо, мысленно сердясь на Влада за его поступок и тут же укоряя себя в эгоизме. Батори был таким, каким был. То, что он ушел, не дождавшись ее пробуждения, не смущало Екатерину. Ее пугало то, КАКИМ он к ней вернется. Кто знает, быть может, не захочет ее больше видеть, или же разыграет комедию «да неужто что-то было?!». Влад был сложным созданием по своей внутренней сути, но не будь он таким, разве она полюбила бы его?
Поудобнее устроившись на спине, Катрин зарылась в мягкие подушки, чтобы так провести еще с час, предаваясь воспоминаниям о прошедшей ночи. Она то краснела, то бледнела, заливалась смехом, покусывая кончики пальцев, сердилась на себя на какие-то, по ее мнению, совершенные ею оплошности, но Влад так и не появился и де Сен-Сюльпис решила покинуть их общее ложе, прервав ожидание. Она совершенно успокоилась к этому времени и была уверена, что Батори, скорее всего, просто отправился наведать какой-то из открытых им же миров.
Сегодняшняя ночь располагала к каким-то новшествам, переменам, словно ставшим последствиями той лавины, которая обрушилась на двух вампиров прошлой ночью. Из всех нарядов Катрин выбрала платье кораллового цвета длиной до пят. Узкий корсаж кораллового же оттенка, украшенный едва заметной жемчужной вышивкой, стройнил и без того идеальную фигурку женщины. Лиф наряда открывал шею, плечи и наполовину скрывал грудь, соблазнительно приподнятую корсетом. Широкая юбка-колокол чем-то напоминала платья испанок, но никаких стальных «скелетов» не предусматривала, свободно складками ниспадая вдоль стройных ножек своей владелицы. Туфельки де Сен-Сюльпис выбрала того же оттенка, что и платье, а от украшений отказалась. Служанка помогла ей завить волосы в крупные завитки и сколола их золотой булавкой на затылке, закрутив локоны в тяжелый узел и лишь одной пряди было дозволено избежать общей участи, кокетливой завитушкой скользнув в декольте Катрин из-за ушка. Аромат для сегодняшней ночи, а главное – для Влада, был выбран сложный и многогранный. Оттенки запахов клюквы и перца, шоколада, фиалки и болгарской розы в своей странной композиции создавали идеальную симфонию сексуальной независимой агрессии, которая, однако, была хрупка, нежна и ..требовательна. Собственной рукой де Сен-Сюлпис коснулась мочек ушей, ямочки на шее, запястий и щиколоток, нанося духи на свое тело.
- Здравствуй!
Хотелось крикнуть ей своему отражению, которое никогда ее так не радовало, как сейчас. Даже в смертную жизнь. К своему сильному недоумению, служанка не была отпущена, а получила приказ собрать своих товарок (чьи имена были названы Катрин) в холле, у спальни. Пока девушка выполняла приказ, де Сен-Сюльпис с улыбкой подошла к пустой хрустальной вазе на подоконнике спальни. Одним из уроков Влада была наука о материализации вещей из пространства. Эта задача не очень то давалась Катрин, ведь для того, чтобы действительно осуществить подобное заклинание, нужно быть уверенным в том, что это действительно нужно. Когда Батори просил ее материализовать из воздуха всякие глупости вроде перьев, ящериц, бабочек, Катрин подолгу мучилась, стараясь уверить свое «я» в строгой потребности в голубях, махаонах и прочей живности. Но сейчас она точно знала, что хочет.
- Давай же, - прошептала женщина, наклоняясь над вазой, в тоже время сжимая правую руку в кулак. Сначала один, а за ним и другой цветок и, наконец, в вазе собрался во всей красе полный букет пурпурных царственных ирисов. Катрин даже чихнула, вдохнув их запах, и счастливо засмеялась. Это так просто! Оказывается, ей просто нужно было влюбиться! Ей хотелось рассказать об этом Владу, как о смешной шутке, но до его прихода стоило сделать еще так много.
Весело выскочив в коридор, Катрин едва не сшибла стайку своих помощниц. Извинившись в шутливой форме, она жестом приказала им следовать за собой. В течении трех часов, служанки едва поспевали за де Сен-Сюльпис, всюду выискивающей пыль, паутину и грязь. В гостиной был отдан приказ сменить мрачные занавеси на светлые кремовые. Благо, выбор разнообразных тканей имелся в подвалах замка. Несколько картин было перевешено на новые места, с целью воссоздания гармонии в связи с новым обликом гостиной. Возле камина появилось пианино, украшенное виньетками из перламутра и позолоты, а нем – маленькая вазочка, в которой была всего одна фиалка.
Замок был огромен, всего за несколько часов охватить все было невозможно, но казалось, что даже усилия по уборке и преображению гостиной придали ему новый бодрый вид. Катрин с улыбкой наблюдала, как служанки с помощью лакеев меняют занавеси. Ей хотелось верить, что теперь они с Владом будут проводить время не только за учебой, но и за беседами возле этого камина, вдыхая запах фиалок и не думая об окружающем мире, хотя бы несколько часов, в обществе друг друга. До возвращения Батори оставалось кто-знает-сколько-часов и Катрин внезапно вспомнила, что хотела сделать с самого начала затеянной ей уборки с перестановками. Кабинет Батори. Она вошла в него, словно девочка, робко и несмело, переступив порог комнаты, где посмела вцепиться в лицо Владу, как раненая кошка, где они положили конец их отчуждению, и где он больше всего любил коротать время, конечно, в одиночестве. Слуги уже все убрали и безумстве их страсти не свидетельствовало более ничего, кроме отсутствия магического кристалла, разлетевшегося вдребезги. Катрин обошла стол по кругу, вдыхая запахи старых фолиантов, неизвестных ей веществ и старой мебели, когда ее путь завершился там, где был начат, на столе появилась аккуратная, без излишеств высокая ваза, высеченная из черного камня неизвестной породы, переливающегося в отблесках свечей. В вазе стояло пятнадцать пурпурных лилий, изящных, покрытых капельками свежей росы, с длинными тонкими ножками. Катрин улыбнулась тому, что сознание трансформирует ее отношение к Владу именно в этот сложный неоднозначный цвет.
- Мадам, к Вам прибыл гость. Маркиз Жорж де Монморанси дожидается Вас в гостиной.
Голос лакея выбил Катрин в реальность подобно пощечине. Гость?! В замке у Батори?! Де Сен-Сюльпис резко развернулась навстречу слуге, изумленно смотря на него, будто хотела спросить:
- Ты в своем уме? – что она тут же и сделала.
Невозмутимость лакея не смог бы поколебать даже Батори:
- Да, и гость ждет в гостиной. Очевидно, хозяин сам впустил его. Я понимаю смятение мадам, но факт остается фактом.
В отличие от прислуги, Катрин не поверила ни на секунду, что Влад мог бы впустить в свою резиденцию чужака. Он никогда не сделал бы это так легко и просто, тем более, учитывая то, кто там внизу ждет ее. Младшее создание короля, светлый и легкий Жорж. Они когда-то были знакомы, общались, но с тех пор прошло немало времени. Зачем он здесь? Что принес с собой этот нежданный гость? До возвращения Влада оставалось не так много, Катрин буквально чувствовала, что он хочет вернуться в замок, но все же у нее было еще время узнать у Монморанси чего он хочет и постараться уговорить покинуть резиденцию Владислава, пока он не вернулся и не научил Жоржа хорошим манерам, как то не являться в чужой дом без приглашения.
Спеша и путаясь в длинном подоле, Катрин заспешила по длинной лестнице вниз, но на последнем пролете, который вел ее к гостиной, она замедлила шаг, желая появиться перед гостем достойно, а не подобно вихрю, который хочет вымести Жоржа вон.
- Доброй ночи, милый маркиз, - тон Катрин был холоден и явно давал понять «милому» маркизу, что ночь если и добрая, то не для него и не в этом доме. – Чем обязаны Вашему нежданному визиту?
Де Сен-Сюльпис плавно сошла с лестницы, останавливаясь напротив Монморанси и изучающе рассматривая его своими зелеными, цвета антарктического льда глазами.
- Неужели Вам неизвестно, что Владислав Батори не любит гостей? Вам повезло – его сейчас нет в замке, но вскоре он явится. До этого времени и в память о нашей былой дружбе прошу покинуть эту гостиную и не появляться ней до тех пор, пока хозяин дома не пригласит Вас лично. В ином случае я буду опасаться за Ваше здоровье.
Улыбка, в которой была и толика угрозы, и добродушное сочувствие и даже капля издевки, скользнула по лицу Катрин, не пытающейся сыграть роль радушной хозяйки. Жорж был из «них». Тех, кто был с Хильдериком и, хоть какая-то ее часть очень хотела пообщаться с Монморанси, в которому Катрин испытывала симпатию, другая все же вопила выгнать его взашей, причем не только с целью очистить дом от чужака, но и для его же блага. Оставалось только фантазировать, что сделает Влад с незваным гостем.

 Отправлено: 13.10.12 18:12. Заголовок: Ждать долго не приш..

Ждать долго не пришлось; хотя, даже если бы и пришлось - вряд ли ожидание еще сильнее напрягло бы от природы терпеливого и вдумчивого Монморанси. Он хорошо понимал, что если кому и стоило прийти сюда - то это ему и никому другому. Визит короля наверняка стал бы сродни удару по больному месту - тем более, что Хильдерик иногда бывает вспыльчив и не думает, прежде чем решается говорить. Оно и понятно - он привык быть королем. Франц Д"Эпине, бывший друг Батори... никогда бы не явился сюда, переступив через свою гордость, а если бы и решился - наверняка вел бы себя так, как будто ничего не сделал предосудительного, явившись в чужой дом. В добавок ко всему, Франц считает, что Батори его предал, если раз попытался отправить в вечную темноту - и его визит мог бы еще сильнее обострить конфликт между двумя лагерями. С чем мог бы явиться сюда Д"Эпине? С упреками? О Массимо ди Конти или Футуле не шло и речи - оставался он, Жорж Монморанси. Не держащий ни на кого зла, ни к кому не имеющий претензий, готовый вникать и слушать, вместо того чтобы кричать "да что ВЫ - вот послушайте МЕНЯ!" или спорить, которая из сторон обижена больше. И кроме того - он питал симпатию к обитателям этого дома, а это много стоило. Ничто не поможет в нелегкой дипломатической кампании вернее искреннего расположения к лицам, с которыми ведется диалог.
Время, как считал Монморанси, было выбрано наиболее удачно. Накануне прошел совет - и в памяти Батори еще живы лица всех тех, кого он мог бы пожелать уничтожить, а в памяти Катрин наверняка жив еще разговор с Футулой. Ковать железо нужно тогда, когда оно горячо. Самая большая слабость короля Хильдерика заключалась в том, что он не знал толком, чего ожидать от Владислава, и не был способен узнать никак, кроме как задать Батори прямой вопрос. Однако, не стоило сбрасывать со счетов вот чего: то, что сделает в ближайшем будущем Влад Батори, может быть неизвестно самому Владу Батори, посему бесполезно вести с ним беседы на эту тему. Начинать, как казалось Монморанси, нужно было с другого.
Стоило отметить, что в подобной щекотливой ситуации Жорж, пожалуй, не находился еще ни разу. Принципиальный, прекрасно воспитанный, с великолепными манерами, хорошо знакомый с понятием морали, буквально олицетворяющий это понятие всем своим существованием и, наконец, представляющий блестящий французский род коннетаблей Монморанси, Жорж мог явиться без приглашения в чужой дом только в случае крайне острой необходимости. В противной ситуации вряд ли что-то перевесило бы на чаше весов строгость воистину дворянского этикета.
Монморанси встретил хозяйку истинным смирением юноши, который знает, что поступил не совсем по кодексу чести, за что заранее просит прощения у той, кому причинил своим визитом беспокойство.
- Мадмуазель Катрин – негромко, со скромной улыбкой произнес он, склоняя в знак приветствия голову – Я счастлив видеть Вас в добром расположении духа
Синева глаз Монморанси воистину была сейчас чиста, невинна и легкий оттенок наивности в ней заставлял начисто забыть о том, что перед вами не просто скромный и учтивый юноша – а высший вампир, не пропускающий ни одного заседания королевского Совета. Искренность сквозила в голосе Монморанси тонкими нитями, пронизывающими весь его образ словно насквозь. Нельзя было бы сыграть такие чувства столь натурально – да он никогда и не умел; он и не пошел бы сюда, если бы не хотел навестить Катрин все эти годы, если бы ему была не интересна ее судьба. Он видел ее разной; видел веселой, видел грустной, видел в обществе мужчин – и видел в одиночестве. В такие моменты он никогда не упускал возможности поддержать ее чем мог, и насколько ему было дозволено.
Трудно было сдерживать в своем взгляде блеск восхищения – чистого, неиспорченного, словно при взгляде на прекрасную розу в предрассветных каплях росы. Он никогда еще не видел ее такой цветущей – хотя Катрин была прекрасна всегда. Монморанси при всем желании не мог понять, чего не хватало Массимо ди Конти рядом с такой женщиной. Что заставляло его обделять ее вниманием, что заставляло уступать ее другим? Будь на его месте Жорж – он бы отдал ей все, и даже сверх того, что мог бы отдать. Конечно, Массимо ди Конти совсем другой; ему чужда возвышенность, многого он просто не замечает и не хочет замечать. Но почему же женщины любят именно тех мужчин, которые не способны видеть прекрасное и оберегать его с любовью и нежностью преданного своему делу садовника? И почему те, кто готов делать все это, в кровь ранят руки о дикие, агрессивные сорняки, вместо того, чтобы касаться прекрасных садовых роз. Он мог бы задать этот вопрос себе – а ответ? Ответ был даже слишком прост.
Монморанси всегда больно было видеть Екатерину несчастной; однажды, когда прямо при нем Массимо обидел Катрин неосторожным высказыванием, Жорж едва не бросился за ней, когда она выбежала в раскрытую дверь гостиной дома итальянца. Одни боги знают, каких нечеловеческих усилий ему стоило остаться и не вмешиваться в чужие отношения – не вмешиваться, и не пытаться сорвать в чужом саду цветок, пользуясь временной размолвкой ди Конти с француженкой. Он никогда бы не хотел заполучить женщину ТАКИМ способом. Такая женщина либо приходит сама – либо она не приходит вовсе.
Но сейчас все было не так; она светилась счастьем. Он видел это сквозь все ее ледяные взгляды, чувствовал это сквозь холодный налет ее приветствия. В эту секунду Монморанси понял, что все, что он делал ранее – было правильно; он был прав. Он не ошибся. С плеч словно упал тяжелый груз – груз вины за чужую исполненную несчастиями судьбу. Он был счастлив видеть ее такой – и он об этом сказал. Это была правда.
- Я готов ответить за свой визит перед хозяином этого дома так, как он сочтет справедливым – с непринужденной улыбкой продолжил Монморанси, искреннее любуясь женщиной и улавливая в ее тоне шутливое сочувствие, смешанное с легкой издевкой – невинной и острой, как розовые шипы. Но что стоит роза без шипов?
- Я навестил бы вас не раз за прошлое столетие, если бы мне была неизвестна нелюбовь Владислава Батори к гостям. – В мягком голосе Монморанси зазвучали легким аккомпанементом нотки грусти, слегка горьковатой в своей правдивости – Тогда мое желание видеть мадмуазель Катрин де Сен-Сюльпис в добром здравии могло стоить мне жизни – продолжал он, открыто глядя ей в лицо, но не делая шагов вперед и не сокращая дистанции между ними – Сейчас я смею надеяться, что цена окажется не столь жестокой.
Он вновь улыбнулся, словно говоря « не нужно возражать, я понимаю, как это глупо, но все-таки…»
- И возможно я смогу убедить хозяина в том, что добрые намерения и искреннее желание заслужить приглашение в этот дом – не самая плохая цена за внезапное вторжение.

 Отправлено: 13.10.12 22:18. Заголовок: Лаская кончиками пал..

Лаская кончиками пальцев резные перила, Катрин отошла от лестницы, начиная обходить Монморанси по кругу, как совсем недавно кружила около стола Влада в его кабинете. Потеря бдительности и излишняя доверчивость могут сыграть злую шутку. Это был один из уроков жизни, это был главный урок Влада. За кажущейся милой и теплой личной Жоржа могло скрываться, что угодно. Против него говорило всего два факта – Хильдерик и наглое вторжение в чужой замок. Этого могло оказаться мало для серьезных подозрений, но Катрин хватало и этого, учитывая отношение короля с его свитой к Батори, а так же то, что связывало создателя и его дитя. Жорж – имеет светлую сущность и, вполне возможно, прибыл сюда с хорошими намерениями, но кто поручится в том, что его не использовали, подсунув повод для посещения замка Влада, как эдакую приманку? Кто даст слово, что за Монморанси в замок не ворвутся создания Хильдерика и не разгромят все то, что Владислав создавал с таким трудом?
Она остановилась за спиной Жоржа, изучая его одежду и аккуратную прическу. Он выбивался из рядов вампиров, как белая ворона из черной стаи, но при этом был весьма ценим обществом. Как такой человек умудрился стать бессмертным? Катрин даже не могла представить себе Жоржа на охоте или в образе демона, который рыщет в поисках добычи.
Заявка на то, что он явился «видеть мадемуазель Катрин де Сен-Сюльпис в добром здравии» заставило брови Екатерины подскочить в удивлении.
- Вот как! – она недобро рассмеялась, покачав недоверчиво головой. Еще позавчера Жорж был бы встречен с большим теплом и гостеприимством, но не сегодня. После ночи, проведенной с Владом, Катрин не хотелось разрушать их личный мир. Сейчас ей хотелось Батори и только его, а не выяснения отношений с прежними знакомыми, а уж тем более – ссор между Владом и другими вампирами.
- Неплохая речь, господин астроном, но Влада здесь нет и, возможно, в этом Ваше везение. Что Вы сможете предложить ему до того, как он вышвырнет Вас из этого дома?
Внезапно ей стало стыдно за свою резкость, но, быть может, в этом спасение для Монморанси? Катрин не хотелось бы брать на себя ответственность за его здоровье.

 Отправлено: 14.10.12 01:55. Заголовок: Напитавшись сокам..

Напитавшись соками на земле Батори, роза по имени Катрин де Сен-Сюльпис не только расцвела и обрела силу, но и в принципе изменилась с тех пор, когда Монморанси последний раз видел ее до воссоединения Екатерины с Владиславом. По крайней мере так ему казалось сейчас, когда она обходила его по кругу словно хищница, принявшая - возможно менее крупного своего собрата - за добычу. Или?...
Он заметил, как высоко взлетели ее брови, стоило лишь ему намекнуть ей о его желании увидеть ее счастливой и здоровой. Недоверие и настороженность сквозили в каждом ее жесте, она казалась ему... испуганной, хотя холод взгляда и недобрый смех женщины наверное, должен был заставить его уверенность дрогнуть?
Монморанси позволил Екатерине разглядывать себя столько, сколько ей будет угодно - она словно желала убедиться, что он пришел с миром и не прячет кинжала в рукаве, если можно было выразиться таким манером образно.
- Вы мне не верите?- произнес он, все еще не двигаясь с места - пришелец в чужом замке, которому не дозволено вдохнуть и выдохнуть лишний раз - Мне жаль осознавать это, но тем не менее я понимаю Вас.
Вопрос Катрин на мгновение заставил Жоржа задуматься. Однако, не с пустыми руками он шел сюда, зная, что может не вернуться, если сделает хотя бы один неосторожный шаг. Было кое что, что могло обратить на себя внимание Владислава, а если Батори выслушает то, что Монморанси имеет ему сказать...
Резкость слов Катрин как ни странно, поначалу не покоробила сознания Жоржа, хотя любезностью от нее отнюдь не веяло. Ничего похожего на холод или гнев даже отдаленно не зародилось в его сердце. Возможно, лишь тщательность, с которой он выбирал слова, усилились, обострившись ощущением возникшего между ним и Катрин непонимания.
- Я объясню- голос Монморанси зазвучал чуть прохладнее, а взгляд - твердый и серьезный, остановился на ее сверкающих недоверием зеленых глазах
- Я могу предложить Владиславу Батори ответы на некоторые его вопросы. Дело в том - Жорж сцепил пальцы рук в замок и вновь расцепил их, словно делая разминку перед тем как совершить решающий бросок вперед - Что ему лучше узнать их прежде, чем незнание или неверные домыслы заставят его или его..брата совершить ошибку, о которой, когда откроется правда, они могли бы пожалеть. Я не могу сказать всего сейчас, потому, что эти слова предназначены лишь для его ушей. Я надеюсь, что вы правильно поймете меня и позволите дождаться хозяина замка. Прошу так же не сомневаться в том, что я прибыл сюда по своей воле и без сопровождения.
Что же, с первой частью он, похоже, закончил. Монморанси казалось, что он говорит слишком много - но слова лились легко, хотя к концу в них уже слышлся легкий звон напряжения; нотки серьезности в голосе ярко говорили о том, что автор этих слов не шутит и вполне понимает разницу между игрой и серьезными поступками, за которые так или иначе, придется нести ответственность. Не только ему - всем им.
- Что касается моих предыдущих слов, они были искренни. Я никогда не позволил бы себе говорить о чувствах, которых на самом деле я не испытываю - и хотя как вы заметили - наша дружба осталась в прошлом, этого мало, чтобы считать меня врагом, явившимся лгать вам в лицо, если память о прошедшем жива и прямь.
Матовые щеки Жоржа сделались как будто бледнее, в самой его осанке словно угадывалось напряжение; высказавшись, он вдруг с удивлением обнаружил, что как будто даже обижен на Катрин, хотя видят боги, она не выказывала ему недоверия вслух.
И тем не менее…
- Прошу простить мне мою несдержанность – произнес он негромко и скорее даже официально, чего нельзя было сказать о его предыдущих высказываниях. Разумеется, он не ждал от Катрин дружеских объятий и предложения выпить вина, но почему тогда..? Монморанси опустил голову, мужественно пытаясь подавить в себе укол обиды, но когда он вновь поднял взгляд и устремил его Катрин в лицо - Жорж не был уверен, что полностью изгнал горький оттенок из своих черт.
Что ж, если мадмуазель де Сен-Сюльпис попросит его на выход, разве сможет он воспротивиться? Это было бы слишком. Если она захочет - он уйдет.

 Отправлено: 16.10.12 23:09. Заголовок: Катрин слушала Жорж..

Катрин слушала Жоржа, смотря на него исподлобья своим свойственным ей одной тяжелым взглядом тигрицы на долгожданной охоте, на губах играла, но почти не показывалась, насмешливая улыбка. Всем своим видом де Сен-Сюльпис будто источала яд, коим напиталась за годы проведенные с Владом, но вот яд ли?
- Дорогой мой маркиз, к сожалению, обстоятельства диктуют нам наши привычки. Мне остается только порадоваться за Вас и поздравить с тем, что жизнь не загнала Вас в угол, заставляя отсечь все прежние связи, разучиться верить друзьям...
Жорж остался прежним, будто и не было столетия, которое они не общались. Катрин помнила их встречу в обсерватории, словно она случилась вчера. Тогда де Сен-Сюльпис тянуло к юному внешне Монморанси, ей хотелось подарить ему глубокий долгий поцелуй, но он предпочел ей Сибиллу и теперь Катрин была ему за это благодарна, но он затронул дружбу… Странный друг тот, кто не пытался достучаться до тебя целую сотню лет. Впрочем, ей не хотелось обвинять Жоржа в предательстве. Он был силен в науке, но не в отношениях любого рода, словно только что появился на свет чистым белым листом бумаги, но Катрин интуитивно чувствовала – все это чушь. В нем пряталась, как в непрочитанной книге, сложная тонкая сущность, загнанная кем-то или чем-то в самые свои глубины. Порой, вспоминая прежних знакомых, Катрин склонялась к мысли, что Жорж Монморанси сам себе враг.
Сделав несколько шагов в сторону уютных кресел, окружающих большой камин, украшенный мраморными горгульями и ангелами, Катрин изящно оперлась об одну из колонн, уходящих куда-то в расписной потолок.
- Вам не нужно ничего рассказывать мне. Я совсем не любопытна, - Катрин рассмеялась, тряхнув головой так, что к заветному локону, нашедшему приют на ее груди, присоединился еще один, тут же свернувшийся колечком между ее ключиц.
- Я искренне желаю Вам, чтобы Ваши вести действительно были важны.
Легонько оттолкнувшись от колонны ладонью, де Сен-Сюльпис подошла к камину, откровенно любуясь пляшущими языками пламени. Оно напоминало ей прошлую ночь.
- Сервий, - тихонько позвала она лакея, не отводя взгляда от огня, - принеси нам коньяк. Тот самый, что как сама осень.
Она наконец взглянула на Жоржа и улыбнулась. Совсем не так, как улыбалась доселе, а открыто, чуть с демонической ноткой, прищурившись и прикусив нижнюю губу, будто они с Монморанси затеяли какую-то шалость на двоих.
- Подойди или я так тебя обидела, что ты простоишь на одном месте, покуда не явится Владислав Батори?
Отойдя от камина, Катрин приблизилась к Жоржу и нежно взяла его за руку, легонько потянув за нее, приглашая идти за собой к восхитительным мягким креслам с высокой спинкой.
- Его может не быть очень долго, думаю, тебе стоит все же присесть.

 Отправлено: 17.10.12 19:52. Заголовок: Хорошие слова - сер..

Хорошие слова - серебро, молчание - золото, пожалуй, вот главная истина, которую усвоил за последнее время Жорж де Монморанси. Однако, злоупотреблять этой истиной слишком сильно тоже не стоило - иначе можно было и вовсе разучиться связно говорить.
Впрочем, сколько Монморанси себя помнил - слова плохо помогали ему в самые важные моменты его жизни. То ли он говорил не то, то ли его просто не слышали - он уже и не знал; но факт оставался фактом.
Катрин, буквально прожигающая его изумрудным взглядом насквозь, сейчас сильно напоминала Жоржу Сибиллу - слова лились с ее уст ручьем, и Монморанси ощущал привкус яда в ее жестах, интонациях и выражениях. Он был вполне готов к новым вопросам и возможно, к новому выпаду, на который он должен будет терпеливо ответить. "Поздравление" Екатерины упало в душу Монморанси, словно зерно - на сухую почву; перед внутренним взором на мгновение вспыхнули алые уголья глаз, светящиеся множеством точек в темноте пещеры, слух прорезал громкий вскрик Сибиллы, потом картина сменилась ее фигурой, возвышающейся на плато высокой скалы, и наконец- мордой ярко-рыжего, зеленоглазого монстра у самого его лица. Все это было словно в другой жизни - оборвавшейся в тот день, когда Сибилл предала его - предпочтя мелочные обиды всему тому, что было между ними. Сейчас Монморанси четко понимал, что даже спустя сто лет он не может простить ей того поступка, ибо подобное простить невозможно. Встречаясь с ней раз за разом, разбитый ею вдребезги, он смотрел в ее глаза - и понимал главное: никогда он не сможет открыться ей, ощутить себя рядом с ней целым, после того, что было. Однако, Монморанси любил ее - вот только трудно было понять ему все это время, что его любовь умерла. Он даже мог назвать время, когда это случилось - минута в минуту.
Ничего не ответив на первые фразы Катрин, Монморанси ожидал ее дальнейших действий - быть может хозяйка оставит его ожидать Влада Батори одного? Однако, Екатерина, как и все женщины, действовала непредсказуемо.
Жорж искренне удивился открытой улыбке Катрин и прозвучавшему в этих стенах приказу. Подобный жест означал лишь одно - мадмуазель де Сен-Сюльпис готова сменить гнев на милость и оказать ему теплый прием, но... почему? На мгновение Монморанси потерялся, с усилием стараясь поспеть за сменой настроения хозяйки и главное - понять, что за чувства ее обращение вызывает у него. В какой-то момент внутри как будто что-то ёкнуло, и он едва не дрогнул как от удара током, когда женщина взяла его за руку и повела к креслам. Не ощущая уверенности в том, что в следующую секунду Катрин не рассердится и не перейдет на "Вы" снова, он опустился на мягкие подушки. Легкая недоверчивость во взгляде смешивалась с мягким, светлым удивлением; неуверенная улыбка тронула губы вампира - но тем более искренней она выглядела.
- Спасибо - произнес Монморанси, вновь решившийся открыто взглянуть в лицо Екатерины. Надеялся ли он на гостеприимство когда шел сюда? Разумеется, нет; смешно было бы ждать взаимных воспоминаний о былом общении, если вспомнить, как и чем были отравлены последние годы жизни Катрин рядом с Массимо, и чем - последние годы жизни Монморанси.
- По правде говоря я и не надеялся на радушный прием. Все оказалось так запутано. Но ведь кто-то должен хотя бы попытаться развязать этот узел
Он усмехнулся словно самому себе - немного нервно, отчего-то ощущая себя виноватым перед хозяйкой, к которой явился со своими ненужными вступлениями.
- Прости, я немного нервничаю. - признался он вдруг; смена поведения, смена ощущений из холода в тепло и наоборот, расшатывала и без того серьезно пошатнувшийся эмоциональный фон Монморанси, местами превращающийся во что-то совершенно нестабильное.

 Отправлено: 18.10.12 00:00. Заголовок: Подведя гостя к крес..

Подведя гостя к креслам, Катрин выпустила тонкую кисть маркиза, а сама направилась вновь к камину. Она всегда обожала огонь, а, став вампиршей, полюбила пламя еще больше. Оно напоминало ей ее саму, но только теперь, сейчас. Пока де Сен-Сюльпис была болонкой Массимо ди Конти ни о какой страсти и пламени речи быть не могло. Она едва не вздрогнула, вспомнив себя прежнюю. Это была не она. Это была ее бледная несчастная тень, обреченная не ненужное ей бессмертие. Катрин помнила, как когда-то сбежала от Массимо на какой-то остров в море, вокруг бушевал шторм, а она забилась в маленькую пещерку под скалами, куда то и дело долетали ледяные брызги, и кусала в отчаянье губы, мечтая о смерти. Ей было тогда 156 лет, юная для вампира, старая для человека. Никому не нужная девочка, брошенная на алтаре бессмертия в полном одиночестве. Она бы осталась жить в той маленькой пещерке, вылетая только на редкую охоту, но быть жертвой, тряпкой, сломленной… Катрин не хотелось.
Сервий возник бесшумно, как умел только он один, оставив на столике между креслами каплеобразную бутыль из хрусталя, в каждой грани которой отражалось пламя, и буйствовал всеми оттенками топаза ароматный коньяк.
- Дорогой маркиз, правду говорят, можно изменить привычки, но нельзя изменить суть. Каким ты был, таким ты и остался, – почти обвиняя, едва слышно прошептала Катрин в пламя.
Резко развернувшись к гостю, она вновь улыбнулась, мягко опускаясь в пустующее кресло. Длинные юбки ей пришлось расправить так, что они легли полукругом, облегая стройные ноги вампирши. Тихонько звякнула пробка графина, когда де Сен-Сюльпис откупорила коньяк, чтобы после налить в пузатые бокалы на тонких ножках солнечную жидкость. Аромат дорогого напитка не ударил по обонянию, а мягко, словно намеком, наполнил воздух. Катрин пододвинула бокал Жоржа к нему, а свой поднесла к лицу, чтобы насладиться запахом. При этом она чуть прищурилась, но не прекратила смотреть прямо в глаза гостю.
- Мой любимый, - с этими словами она чуть пригубила коньяк, ровно настолько, чтобы почувствовать на губах пряный, мягкий вкус. После чего, наклонилась к Жоржу, перегнувшись через столик, словно хотела увидеть что-то в его глазах… Что-то, что он прятал ото всех, и прошептала.
- Я тоже, - на этом месте де Сен-Сюльпис громко и неудержимо рассмеялась, откинувшись на спинку кресла. Она хохотала будто девчонка, которая довольна своей проказой. Однако смех ее не был вызван насмешкой или злостью, она просто была счастлива и чувствовала себя сильной, впервые за всю свою жизнь.
- Жорж, я хочу предложить тост. За нас! – Катрин наконец отсмеялась и смогла взять себя в руки, но улыбка на ее губах осталась. Из глаз пропало выражение отчужденности и недоверия, там во всю резвились зеленые шаловливые огоньки, тяжелые пряди волос вырвались из плена золотой булавки и де Сен-Сюльпис свободной рукой растрепала их, позволяя локонам свободно лежать на спине, плечах и груди.
Тонкая белая рука протянула свой бокал навстречу Жоржу де Монморанси, замерев в ожидании напротив него.
- Ну же, коньяк – лучшее средство от нервов, уж поверь мне, - прошептала Катри, вновь улыбнувшись Жоржу той самой шаловливой улыбкой, с которой приглашала его присесть в кресла.

 Отправлено: 18.10.12 20:28. Заголовок: Чем более непринуж..

Чем более непринужденным и веселым выглядело поведение Катрин, тем более сдержан в своей непосредственности становился Жорж де Монморанси - слишком явственно все происходящее походило на забавную игру - и правила этой игры придумывал не он и не он же задавал ей тон. Добавлял сдержанности и тот факт, что Монморанси находился сейчас не у себя дома - а в гостях; он не привык платить за гостеприимство неучтивостью, а именно таковую он рисковал выказать Екатерине де Сен-Сюльпис, если бы решился перейти на столь же вольный тон, в котором общалась с ним она сама. Кроме того, общение в подобном ключе редко было свойственно Монморанси и сейчас как раз был не тот случай, не то время и не то место. Однако, Катрин словно насмехалась над скромностью своего гостя, то и дело заливаясь весельем; Монморанси наблюдал за ней ненавязчиво, однако, с глубокой внимательностью во взгляде. Серьезное, высоко ставящее собственные принципы, руководствующееся одному ему известными понятиями существо - смотрело, думало, реагировало, запоминало. Однако, невозможно было разглядеть каких-то конкретных мыслей во взгляде, словно заволоченном пеленой мерцающего непроглядной синевой тумана. Существо, которое словно так старалась разглядеть Катрин, перегибаясь через столик, уходило с каждой секундой все глубже, лишь слегка обнаруживая свое присуствие на самом дне зрачков. Взгляды Катрин, пущенные в Монморанси подобно стрелам, тонули в бездонных озерах бесследно, не вызывая и намека на проходящую по поверхности рябь. Стоило еще поразмыслить, чей взгляд окажется сложнее выдержать - хозяйки, или гостя.
Аромат коньяка мягко коснулся обоняния, вызывая на губах Монморанси едва заметную, теплую словно само лето в разгаре - улыбку; в гостиной замка Батори было тепло, уютно и... "почти как дома" - подумалось ему, когда взгляд вскользь коснулся украшенного перламутром и позолотой пианина. Задумчивость, скрывающая столь многое, не источала холода - напротив; такое тепло способно излучать лишь напитавшееся жаром знойного лета, глубокое синее море.Что скрыто на его дне - не дано узнать никому кроме смельчаков, отважившихся спустится в толщу вод с фонарями в руках. Коралловые рифы, затонувшие корабли, жемчужные раковины, глубоководные чудища - а может быть, сундуки с сокровищами? Многочисленные течения - теплые и холодные, возвышенности и глубокие черные впадины; но со стороны дано увидеть лишь поверхность, обещающую столь многое и столь мало открывающую стороннему взору наблюдателя.
Монморанси принял бокал из рук Катрин, слегка задев руку женщины своей - теплой, словно напитавшийся солнечной энергией бархат.
- Наряду с огнем в камине, теплом гостиной и фортепьянной музыкой - продолжил он, и едва заметные лукавые огоньки блеснули где-то у самой поверхности взгляда - для того, чтобы вновь утонуть в его синеве - Верю.

Позу Монморанси нельзя было назвать ни скованной, ни - слишком непринужденной; это был идеальный баланс, грань, по которой он шел словно по тонкому канату. Слегка подавшись вперед, Монморанси коснулся локтем деревянной поверхности, изящно облокотившись о столешницу. Вполоборота к хозяйке, Жорж улыбался - тепло и немного загадочно, словно чему то такому, что знал лишь он один. Все было здесь загадкой; Катрин, этот огонь в камине, тепло гостеприимства и даже одинокая фиалка в маленькой вазочке на крышке пианино.
- За нас - негромко повторил он, поднося прохладное стекло к губам. Коньяк коснулся нёба жарким янтарем, оставляя воистину чудесное послевкусие; Монморанси любил иногда побаловать себя спиртными напитками и знал в них толк. Привелегия бессмертного - наслаждаться букетом множества оттенков вкуса, не пьянея. Пьянели они лишь от крови.

 Отправлено: 19.10.12 23:28. Заголовок: Катрин только пригуб..

Катрин только пригубила янтарную жидкость, ощущая ее жгучее прикосновение к своему небу, позволяя опуститься дальше, согревая гортань. Время шло, кого-то разбивало, кому-то давало второй шанс, как Катрин, а Жорж не изменился. Это было приятно вампирше, привыкшей к предательствам и пренебрежению. Чем больше она на него давила своим вызывающим поведением, тем больше он закрывался, покрываясь коркой учтивого льда. Чуть переусердствуешь, Жорж Монморанси чего доброго сбежит ждать Влада Батори куда-то в иные миры. Катрин не хотелось, чтобы астроном покинул замок высшего вампира. В этих стенах так давно не было гостей, и где-то в глубине своего сознания де Сен-Сюльпис осознавала, что, скорее всего, их здесь и не будет. Жорж – странное и удачное исключение из правил, лишь подчеркивающее его стабильность. Она никогда не скажет об этом Владиславу, что хотела бы принимать друзей, устраивать семейные вечера…. Потому, что у них нет друзей, потому, что Влад может решить, что ей мало его общества, а это было не так. Она не променяет Батори на всех вампиров в мире, есть только он – ее любовь, страсть, ее жизнь, ее учитель.
- Чем ты жил все эти годы, Жорж? - тихонько спросила Катрин, почти шепча. Взгляд зеленых глаз утратил агрессию и светился мягким блеском лесной зелени, отражая языки пламени в камине, - Неужели все так же преподавал, занимался наукой и …был рядом с Хильдериком, как верный сын?
Она обернулась, скользнув взглядом по фортепиано, и остановилась на фиалке, маленькой фиолетовой капельке на безупречной белой поверхности крышки музыкального инструмента. Катрин отставила бокал в сторону и встала, оглянувшись на маркиза, улыбаясь мягко и влекущее, словно вновь звала его на шалости.
Откинув крышку, Катрин села и нежно коснулась указательным пальцем клавиш, будто это были губы Влада, и вновь повернулась к Монморанси.
- Сыграем?
Не дождавшись ответа, она начала играть Maxence Cyrin (Around The World).

Скрытый текст


Тонкие пальцы женщины порхали над клавишами, а сама она тихонько улыбалась, будто баюкала младенца. Сделав вступление нежным, далее вампирша задала более резкий тон музыке и вновь взглянула на Жоржа.
- Ну же, места хватит обоим. Здесь не играли на фортепиано уже с … сотню лет.
Катрин рассмеялась тому, как совпала случайная поговорка с ее собственным сроком отшельницы.

 Отправлено: 20.10.12 00:27. Заголовок: Линия поведения К..

Линия поведения Катрин менялась чем дальше, тем сильнее; Впрочем, что-то подсказывало Жоржу, что так оно и будет. Женщина словно пробовала его на зуб, как монету - настоящая ли, или фальшивка? Монморанси отставил бокал в сторону, когда Екатерина задала ему свой вопрос. Слова прозвучали для него легким прикосновением к самому его сердцу - теперь уже он чувствовал, что игра позади, что Катрин испытывала его, а теперь... Теперь он ощущал в ее вопросе грусть, если не сказать - легкую горечь. Она казалась ему печальной - несмотря на все свои улыбки. Монморанси проводил фигуру Катрин взглядом, когда она поднялась с кресла, словно еще раздумывал - стоит ли ответить. Ему хотелось отчего-то быть откровенным с этой женщиной несмотря на всю сложившуюся ситуацию. Возможно, Жорж Монморанси безнадежен, но зелень глаз Катрин и звук ее голоса тронула его, и он чувствовал в своем сердце отклик - хотя еще пару минут назад де Сен-Сюльпис была совсем другой.
В одно мгновение, вот так, вдруг, стоило лишь напрямую обратиться к нему минуя игру, Жорж готов был раскрыться, словно цветок - потому что не умел иначе.
- Я пытался найти себя и в другом - мягко ответствовал он, открыто взглянув в лицо Екатерине с легкой грустью во взгляде - Пытался быть хорошим другом и парой женщине, которой готов был заниматься так же долго как и астрономией. И даже в ущерб другим своим занятиям
Он легко поднялся с кресла, словно скинув с себя оковы, в которые Катрин сама заключила его, когда он только пришел сюда - и подошел к пианино, за которым уже сидела де Сен-Сюльпис. По губам мужчины вновь пробежалась улыбка.
- У меня не получилось - просто признался он. Никому Монморанси не говорил о том, что у него получается, а что нет, потому что ненавидел жаловаться так же сильно, как и хвастаться. Ему не нужна была чужая жалость или лесть. Это он готов был швырнуть обратно в лицо тому, кто посмеет обратить к нему подобные чувства.
- Сейчас.. я преподаю, занимаюсь научной деятельностью, музыкой. Гораздо более, чем до того как я встретил Сибилл. Для меня это лучший способ проводить время.
И все равно он наблюдал за Катрин с теплом в сердце. Хотя ему неловко было спросить, как она провела эти сто лет, чем занималась, не скучала ли по прошлой жизни. Монморанси казалось, что тем самым он коснется открытой раны, а делать Екатерине больно...он никогда бы не хотел.
- С радостью - все так же тепло и просто ответил он, опускаясь на банкетку у пианина.
- Я и сам не играл целую сотню лет.
Пальцы Монморанси коснулись клавиш - и он мягко взял сначала один аккорд, а потом и следующий, безошибочно подстраиваясь под Катрин и добавляя к ее настроению каплю своего собственного.
- Первый раз за все столетие я сел за рояль семь дней назад. - негромко рассказывал он, добавляя своим аккордам ненавязчивые журчащие украшения, так свойственные Фредерику Шопену в годы его еще живого творчества.
- В тот день я расстался с Сибилл- произнес он в тот самый момент, когда в мягком аккорде особенно явственно проскользнула нежная, но грустная нотка. Он говорил о том, о чем никогда не стал бы говорить; почти ни с кем. И почему-то говорил об этом сейчас, с Катрин де Сен-Сюльпис, о таких вещах, о которых обычно больно говорить. Монморанси словно ощутил трещину в своем сердце - нет, больно не было; было грустно от того, что трещина эта появилась там и теперь он уже не совсем тот Жорж, которым был раньше.
- А ты? - мягко и осторожно спросил он, словно протягивая к собеседнице руку - но не дотрагиваясь до нее - В чем ты черпала силы все это время?

 Отправлено: 20.10.12 01:01. Заголовок: Журчащие переливы эт..

Журчащие переливы этой вещи всегда завораживали Катрин. Она даже прикрыла глаза, словно отдаваясь музыке, как совсем недавно отдавалась Владу. Де Сен-Сюльпис играла эту вещь в последнее время очень часто, но сегодня она стала звучать для нее по-новому. Не трагично, как стук маленьких кулачков в запертую дверь, а как марш счастья и свободы. День совета стал для нее настоящим испытанием, а теперь Катрин хотелось расслабиться. Она терзала клавиши, заставляя инструмент вторить своей бессмертной душе и пианино, как живое, отвечало ее требовательным движениям. Музыка то оглушала, то несла их куда-то на своих волнах, вводя в транс, и в этом трансе голос Монморанси звучал подобно голосу из другого мира. Катрин улыбалась, слушая его. Они никогда не были друзьями, но могли бы ими стать. Им мешало так много – Массимо, Сибилл, Хильдерик, время, мечты… Сейчас они, возможно, поумнели. Выросли. Хотя, как может вырасти вампир? Только умственно.
- Я – училась, взрослела, умнела, становилась собой. Любила, - с улыбкой ответила Катрин, смотря на четыре руки, порхающие над клавишами, - И люблю, как ты уже, наверное, догадался.
Не удержавшись, она заглянула в лицо Монморанси, все так же улыбаясь.
- Ты не удивлен, я думаю. А вот я удивлена, - де Сен-Сюльпис вернулась к игре, задорно тряхнув головой так, что локоны упали ей на лицо. – Ты мог бы стать счастьем для какой-то юной или не очень особы.
Музыка звучала уже где-то в животе и Катрин подумала, что обязательно нужно будет сыграть Владиславу как-то, если у них выдастся спокойный вечер, который они решат провести в этой гостиной, как какая-то парочка влюбленных смертных. Он бы мог сидеть в том кресле, что занимал Жорж, пить коньяк и смотреть на то, как она играет. И даже, может быть, поаплодировал бы ей…
Она не думала сейчас ни о чем другом, кроме как о музыке и Владе. Два источника ее вдохновения эти сто лет. Как она была несчастна с Массимо и ровно в сто крат она счастливее с Владиславом. Откровение Жоржа удивило Катрин, сейчас искренне желавшей счастья всем, кому она симпатизировала, а таких было немного.
Что-то скрывалось в этой мутной истории с рыжеволосой бестией Сибилл, накрывшей волной своей любви бедного Монморанси, вот только что? Катрин не хотелось бередить рану маркиза, тем более, что он отказался от вампирши, разбившей (а это явно было видно) ему сердце.
- В твоем решении есть сила, - Катрин вновь заглянула Жоржу в лицо, - Я чувствую, что она много для тебя значила, а потому твое решение первый шаг к счастью. Поверь мне, я прошла через это. Музыка – это наш парашют в новую жизнь. Если прыгнуть без него, можно разбиться.
Катрин рассмеялась, запрокинув голову. Сейчас она помнила, как Жорж предпочел ей Сибилл и вновь задумалась о том, что их союз не мог бы быть счастливым и принес бы куда большие страдания, чем были сейчас у ее гостя. Просто потому, что она точно полюбила бы астронома-музыканта, может и он бы ее полюбил, но их любовь была бы не прочной и наполнена терзаниями. А после, Катрин бы не вынесла мысли о том, что разбился такой союз. В то время, как став друзьями, они могли свернуть горы вместе.
Могло бы показаться странным, что два вампира, только что отчужденных и замкнутых, вдруг резко перешли на столь интимные для обоих темы, но у тех, кто живет вечность, взгляды на собственные секреты проще, чем у простых смертных.
Катрин казалось, что она коснулась чего-то старого, давно известного ей, уютного и домашнего. На какое-то мгновение ей даже вспомнилась ее мать… Отца она не помнила, а вот запах матери, ее воркующий нежный голос, мягкие руки… То самое чувство уюта, знакомое лишь в детстве, наполнило ее душу в первые за 440 лет и где-то в уголках глаз заблестела влага.

 Отправлено: 20.10.12 02:54. Заголовок: Учиться, взросле..

Учиться, взрослеть, умнеть, становиться собой... Монморанси всегда стремился работать над последним пунктом - потому что это, как оказалось, было труднее всего. Быть не таким, каким хотят тебя видеть окружающие, каким хочет видеть тебя женщина которую ты имел несчастье полюбить - и не скрывать себя самого из нежелания доставить другим людям неудобства. Стремление быть собой всегда сталкивалось в нем с желанием "осчастливить" окружающих - сталкивалось больно, лоб в лоб, и только искры летели на землю.
Любила... Монморанси не скрывался от взглядов Катрин - отвечая ей своими, открытыми, без тени наигранности или какой-то сдержанности, неуместной сейчас. Конечно, она говорит о Владиславе Батори. Невольно Жорж вспомнил ее робкую улыбку на совете, обращенную к повелителю магии; уже тогда он заподозрил какие-то отношения между ними и... порадовался этому, хотя не знал точно, стоило ли. А сейчас ему было приятно видеть женщину, которая перенеся все выпавшие на ее долю трудности, не смотрела в прошлое - а просто жила, умнела, развивалась, любила. Если есть одна такая - сильная духом, умеющая чувствовать, думать, наблюдать, значит возможно, где то есть и другая, предназначенная уже не Владу Батори, а ему - Жоржу Монморанси... Он готов был ждать такую женщину хотя бы еще шесть сотен лет. К чему соглашаться на меньшее? Ведь оно не принесет ничего кроме страдания, разобьет и ожесточит сердце, которое затем ты уже не сможешь вручить той единственной целым. Что же это за дар - дар с трещиной?
- Мне хочется в это верить - Монморанси негромко рассмеялся, приподняв брови и в синеве его взгляда сверкнул огонек, словно символизирующий неугасающую веру в лучшее.
- Это было нелегко - с улыбкой признался он - Но я уверен, что поступил правильно.
Правильно; и тогда, в обсерватории, все было сделано верно. Иногда оглядываясь назад, Монморанси спрашивал себя - всегда ли он поступал так, как считал правильным, как подсказывало ему его внутреннее "я". Даже на суде у Всевышнего, если бы только он существовал, Жорж мог бы твердо ответить "да", не страшаясь испытующего взгляда судей. Лишь один раз он поступил не так, как было правильно поступить - когда согласился на "охоту" в ночном парке с собственной студенткой. Но тогда, когда он давал это согласие, Монморанси был не в себе. Конечно, это не оправдание; оправдать его могло лишь то, что затем он не продолжил иного общения с Аурели, кроме как формального. Как ее профессор - но не как мужчина и даже не как друг.
Странно; в лице Катрин Жорж чувствовал сейчас поддержку; хотя скорее всего, он ее даже не заслужил. Взаимный, открытый взгляд в лицо женщины - и Монморанси показалось, что он заметил влажный блеск в уголках ее глаз. Журчащие переливы аккордов полились вновь - но теперь уже в них слышался невинный, непосредственный, веселый задор. Музыкальная тема постепенно менялась, переходя из минорной тональности в легкую и веселую - мажорную.
- Ну вот я и нагнал тоску на хозяйку - шутливо произнес Монморанси, ощутивший вдруг чувство благодарности - за прием, и за это испытание, и за коньяк... за музыку. За слова, которые успели прозвучать в стенах этой гостиной. - А ведь ты так заразительно смеялась в начале нашей беседы. Теперь и я хочу посмеяться вместе с тобой
Пальцы мужчины пробежались по клавишам, словно вызывая в эту комнату веселую, шаловливую композицию звуков - маленькую бурю, призванную взметнуть грусть и уныние - и унести их прочь, принося на замену радость и легкое ощущение счастья.

 Отправлено: 20.10.12 23:45. Заголовок: Не выдержав нахлынув..

Не выдержав нахлынувших эмоций, которые волной принесла с собой музыка Монморанси, Катрин рассмеялась, убирая руки с клавиш, словно отдавая гостю инициативу, но уже через минуту ее пальцы вновь запорхали над пианино, внося в музыку Жоржа свои оттенки.
Между ними словно началось соревнование – кто сыграет быстрее, задорнее? Черные волосы Катрин растрепались, в глазах появился живой блеск, она вся искрилась счастьем, подаренным ей Владом и музыкой Жоржа.
- Музыка – это жизнь, как я могла забыть об этом? – вскричала она, громко хохоча, когда их руки с Жоржем случайно встретились на клавишах и пианино издало громкий, отнюдь не музыкальный звук.
Она не помнила, когда в последний раз так по-детски искренне веселилась. Пожалуй, это скорее всего было в далекой-далекой смертной жизни, когда Катрин де Сен-Сюльпис была обычным человеком, не ведающим о существовании вампиров, мире магии и прочих вещах, которые надолго отравили ее существование. Вплоть до встречи с Владиславом Батори.
Но сейчас Катрин не думала о своем любовнике, ей впервые было не до него. Казалось, что нет ничего важнее, чем победить маркиза де Монморанси в игре на пианино.

 Отправлено: 20.10.12 23:50. Заголовок: Этим днем Владисл..

Этим днем Владислав Батори так и не смог уснуть, хотя свет стремительно поднимающегося над горизонтом солнца должен был вызвать в нем хотя бы отдаленное желание сомкнуть веки; должен был – ведь за плечами Влада было уже с десяток бессонных дней, никак не желающих отпускать его из реального мира в страну грез. Однако… сон забрал у Владислава Екатерину – но не принял его самого. Не смыкая глаз, Батори лежал рядом с ней, до тех пор, пока зелени его глаз не коснулась вспышка только что рожденной зари. Тогда ему показалось с чего-то, что он должен увидеть этот рассвет.
Чувство было так сильно и так явственно стучало в висках, что Владислав не смог ему воспротивиться. Откинув в сторону одеяло, и окончательно оставив надежду уснуть, Батори наскоро оделся – и вышел из спальни, спеша к узкой винтовой лестнице, резко и круто уходящей наверх – к самым высоким башням замка, к высеченным из камня стенам, таким белым, что отражение света в них могло бы ослепить привыкшие к темноте глаза. Он спешил наверх, словно боясь опоздать – а когда вышел, наконец, на узкую, окруженную стремящимися в небо шпилями башен площадку, солнце как раз поднималось над скалистым, сверкающим снежными шапками, горизонтом…
Порыв ветра хлынул в лицо, откидывая назад черные пряди волос, омывая утренней свежестью белую кожу - и Батори впустил морозный воздух в свои легкие, словно делая глубокий глоток чистой, рожденной в недрах земли, воды. Сегодняшний рассвет был ослепителен; такого Владислав не видел уже очень давно – тем более в октябре, когда день становился так короток, а ночи – так длинны. Мир сверкал; переливался красками, как будто праздновал что-то. Батори не мог видеть, какие ослепительные огни зажглись пока еще зарождающимися искрами в его волосах, какой яркой, чистой зеленью вспыхнул взгляд, как засветилась всей энергией рассвета почти белая кожа. Огонь, подаренный Владиславу Батори солнцем, плясал на золоченой вышивке его одежд, словно насквозь пропитывая насыщенно-зеленую ткань своей энергией. В чертах Владислава не проскочило и намека на удивление, когда, взглянув на свою ладонь, он увидел, как огненные искры вспыхивают под тонкой кожей, рассеиваясь жидким огнем по обычно бледно-голубым венам. Подхваченное потоками крови, пламя понеслось к самому его сердцу, словно огонь зажженного фитиля – к высокому, холодному, не знающего тепла и света, канделябру. Один единственный вдох – и тепло – сильное, яркое, вечное разлилось в груди вампира, обволакивая собой схваченное льдом, раненое сердце.
Полностью отдаваясь неведомым доселе ощущениям, Владислав закрыл глаза – и губы мужчины тронула улыбка. Это было его утро; его рассвет; его перерождение. На мгновение перед его внутренним взором мелькнул образ Катрин – и какая то часть Батори вдруг с силой возжелала разделить с вампиршей мгновения, что принес ему этот восход солнца. Мысль была коротка – словно вспышка – но тем вернее она растворилась в четком осознании факта: никто не должен был подняться сюда вместе с ним.
Он еще долго не мог покинуть узкую площадку; площадку, с которой можно было увидеть почти весь остров Исландия, как на ладони. А когда, наконец, его шаги коснулись винтовой лестницы, камни под ними, словно оживая, наполнялись светом, делающим обычный гранит похожим на редкую, неизвестную доселе драгоценность. Огонь разлился по черным волосам Батори ровными ручейками, напитав их теплом и завораживающей игрой то вспыхивающих, то вновь гаснущих – языков пламени. Там, где он проходил, зажженные факелы вспыхивали заново – ярко-оранжевыми, живыми цветами; Владислав шел, точно зная, куда ему нужно – в башню левого крыла, туда, где томилось существо с ярко-рыжей шерстью и алым взором.

Даже жителям иного мира, знакомого с магией, показалась бы по меньше мере удивительной картина, разворачивающаяся в одном из самых далеких уголков Вселенной.
Темная, скалистая местность, поросшая высокими растениями с тонкими стволами и широкими овальными листьями, с трудом способными удостоиться подобного названия вообще, изобиловала разнообразной живностью. Клубы мошкары, разноцветные стрекозы с прозрачными крыльями, огромные змеи, то и дело высовывающие треугольные головы из небольших водоемов, напоминающих размерами пруд, маленькие злобные человечки с алыми глазками, великолепно умеющие обращаться с огнем - все они чувствовали себя превосходно в этом пропитанном ядовитой сыростью мире, которого никогда не касались лучи далекой звезды. Вечно заволоченное густым киселем облаков небо лишь в дни сильных гроз освещалось кривыми молниями - в остальные же дни оно оставалось неизменно темным и пасмурным. Всего два раза за всю историю своего существования этот мир видел настоящие, яркие вспышки золотого, с изумрудными оттенками, света – и оба раза они свидетельствовали об одном и том же: появлении здесь высокого, яркого мужчины со стреловидным боевым копьем в руках. Сегодня, когда яркая вспышка, буквально разорвавшая собой густую паутину облаков, ознаменовала приход Владислава Батори в третий раз, мощный столб света, ударивший о землю, распугал клубы черной, нависшей над землей слоем сажи, мошкары. Из портала, тут же разверзшегося в пространстве, вновь вышел высокий маг – однако, теперь уже он был не один. Огромная, мохнатая, саблезубая тварь вышагивала рядом с Владиславом, то и дело издавая приглушенное рычание. Шедшая аккурат рядом с хозяином, она не отставала от него – но и не обгоняла Батори. Шумно втягивая сплюснутым носом воздух и приоткрывая клыкастую пасть, чудовище осматривалось в незнакомом месте в поисках чего-нибудь, что можно было бы немедленно – и со смачным хрустом – сожрать. Мохнатые лапы то и дело утопали то в лужах, а то и просто в мокрой траве – огромные, загнутые когти могли бы за раз отправить Влада в огромную лужу его же собственной крови, но его разум был гораздо сильнее разума ярко-оранжевой твари, неистовой в своем желании сжирать все, что она видит живого на своем пути. Сегодня, когда он дотронулся до густой шерсти монстра, огненный свет, разлившийся по телу животного, от чего-то заставил тварь вздрогнуть – и сегодня она была с ним так покладиста, как еще никогда не бывала. Значит ли это, что его зверюшка готова добровольно признать его хозяином? Владислав легко сжал древко золотого копья – и за какую-то долю секунды телепортировался ко входу в глубокую, зияющую пугающе - черной дырой, пещеру. Сорвавшись с места, огромная рыжая зверюга бросилась к хозяину, в пару моментов сократив значительное расстояние между чудищем и вампиром до минимума.
- Однако – довольно произнес мужчина, опускаясь на корточки и запуская пальцы свободной руки в густую рыжую шерсть – Мы с тобой делаем успехи, не так ли?
Алые глаза монстра, казалось, способны были убивать на месте почище взора Василиска, но Батори глядел в эти горящие уголья так спокойно, как будто это были глаза самой что ни на есть обычной собачки, готовой облизывать ему руки.
- Посмотрим, прав ли я
Мужчина шагнул в темную пещеру; все самые страшные, самые злобные, самые неистовые твари прятались именно здесь, во тьме, в глубине подземных тоннелей, соединенных между собой множеством пещер. Когда-то здесь жили разумные существа, добывающие из недр земли драгоценные камни и металлы, когда-то эти существа превращали своды каменных пещер в произведения искусства, когда-то здесь было светло, но потом… Он узнал все это, когда прогнав прочь все мысли, попытался сконцентрироваться на атмосфере, окружающей его – и проникнуть в глубь времен, в историю и прошлое этого мира, когда все здесь было иначе. Тогда Владислав и увидел своды подземных дворцов, древние артефакты, прозрачные слезы алмазов – и разодетых в шелка и пурпур тоненьких, изящных, словно тростинки человечков. Они все реже покидали свои пещеры, прячась под землей от все вернее заселяющих их мирок ядовитых, смертоносных тварей, и однажды настал день, когда создания хаоса проникли в недра этой земли. Тогда стены этих пещер обагрились кровью. Вот так просто, за пару дней, была уничтожена целая раса маленьких принцев и принцесс. Уже на самом входе пол здесь был буквально усеян костями; Батори слышал, как они хрустят под подошвами его высоких, до колена, черных сапог. Магический изумруд, сверкающий в наконечнике боевого копья, едва разгонял густую, словно чернила, кромешную тьму. С потолка сорвался ворох вспугнутых летучих мышей, потоком хлынувших прямо в лицо Владиславу - но он лишь заслонился от них свободной рукой, позволяя детям ночи вылететь прочь.
Острое зрение, слух и реакции, свойственные лишь сверхвампиру, немного подводили сегодня, мешая своему обладателю уловить тени – то исчезающие, то появляющиеся вновь и проследить их направление, хотя он ощущал смыкающееся вокруг своей особы кольцо – тем вернее уплотняющееся, чем далее он шел вперед, к первой из многочисленных сокровищниц. Не стоило затягивать с поисками королевского артефакта, пусть даже его ценность и была преувеличена – но в основном именно с его помощью питающиеся чужими эмоциями чужаки проникают в мир людей и вампиров. Внутреннее чутье подсказывало Владиславу, что артефакт находится здесь, в этих пещерах, простирающихся на много тысяч километров под землей. Импульс был еле уловимым; таким слабым, что даже Батори то и дело терял его; это не было доброй новостью – ведь подобный знак означал, что артефакт находится в самом сердце лабиринтов, надежно защищенных толпами монстров. Но самое главное – он действительно здесь.

Шаги гулко отдавались от стен и высоких, сводчатых потолков. Его чудище шло рядом – Батори слышал рык зверя, а кончики пальцев иногда касались ярко-оранжевой шкуры. Больше всего не хотелось, чтобы животное поддалось своей жажде крови и скрылось в лабиринтах пещер – кто знает, что там кроется; Владислав привык к осознанию главного: как бы ты не был силен, не стоит забывать: всегда есть что-то, что сильнее тебя, а потому сила твоя никогда не должна останавливаться в росте. Пальцы крепко сжали боевое копье – и Батори остановившись, выпрямился, разгоняя мрак самим своим присутствием. Вокруг него плотным кольцом толпились шипящие, бьющие чешуйчатыми хвостами о каменный пол, твари. Из разверзнутых клыкастых пастей на пол капал шипящий, болезненно- зеленый яд. Трудно было увидеть, насколько далеко простирается толпа этих монстров – да и некогда было думать. По губам Батори скользнула улыбка. Он встал в боевую стойку как раз в тот момент, когда первая тварь бросилась вперед - а за ней сдвинулось с места моментально смыкающееся «кольцо».
В бытность Владислава польским воеводой, копье было его любимым оружием. Батори подолгу тренировался с ним, все быстрее и быстрее перебирая пальцами – металл сверкал в его руках, словно вихрь, и если даже в бытность его смертным трудно было уследить за траекторией рассекающего воздух копья, то сейчас и подавно. Пещера наполнилась пронзительным визгом раненых и умирающих; рыжее чудовище не отставало от хозяина, со смаком перекусывая змееподобным существам хребты и проглатывая сочащиеся ядом туши едва ли не целиком – но меньше монстров не становилось, напротив, казалось, что число их только увеличивается. Надолго застревать здесь в компании столь многочисленного врага не входило в планы Владислава, хотя он превыше всего ценил возможность размяться, не используя при этом магических способностей. Кровь этих существ дымилась, словно серная кислота – она обжигала кожу Батори, мгновенно восстанавливающую свой первозданный вид вновь и вновь, но того же нельзя было сказать о стали на его доспехах. Следы зубов, когтей, ожогов – хорош же он будет, показавшись в таком виде Екатерине на глаза!
Растрепавшиеся волосы в беспорядке падали на лицо, дыхание участилось, кровь разгоняла по венам огонь – но Влад и не думал отдаваться угару битвы, вновь и вновь пытаясь выхватить взглядом из гущи монстров своего «питомца». В момент, когда внезапно этого не вышло у Батори – он, не раздумывая, поднял над головой свое оружие, и с силой ударил наконечником по каменному полу, вызывая сильнейший ураган прокатившейся по пещере энергетической волны, буквально сжигающей на своем пути оглушительно вопящих тварей. Их визг смолк в тот момент, когда волна эта докатилась до противоположной, далекой гранитной стены – и тогда, наконец, воцарилась тишина. Рыжего чудища в пределах видимости не было. Уж не убил ли он диковинное животное своим же оружием? В чертах лица мужчины промелькнуло что-то, отдаленно напоминающее отчаяние - Батори выругался и, вновь сжав копье, твердо направился вглубь подземелий, туда, где, судя по его ощущениям, должно было находиться животное. Никогда еще не выходивший на «полигон» вместе с ним, Батори беспокоился – беспокоился за то, насколько слаженно он и эта зверюга смогут противостоять многочисленным врагам; от этого зависело довольно многое. Напряженный, внимательно вглядывающийся во тьму, Владислав шел вперед, проходя мимо тускло освещаемых изумрудом копья сундуков, мимо груд костей, мимо гобеленов, обагренных кровью. Горящая алыми угольями глаз сплюснутая морда, могущая привести в ужас любого своими саблевидными клыками, вызвала у Батори лишь вздох облегчения; черты лица мужчины расслабились, и он шагнул вперед, встречая зверюгу улыбкой и протянутой к несущему смерть всему живому, рукой.
- За мной – скомандовал Влад, вновь выпрямляясь и ускоряя шаг; взметнулись, словно черные крылья, полы темно-зеленого плаща - и Батори скрылся во тьме. Животное направилось за ним, словно будучи на коротком поводке у своего хозяина.
Первая сокровищница – самая близкая ко входу, немного удивила Влада своей невзрачностью. Каменные сундуки скорее напоминали своим видом саркофаги, доспехи, развешенные на стенах, потемнели от времени, да к тому же были слишком малы, чтобы произвести на Владислава впечатление. Здесь было тихо – но Батори слышал слабые отголоски чужих голосов, живых – грустных и радостных, мимо словно пронеслись веселым вихрем колокольчики чьего-то смеха, а потом, вдруг, внезапно, резкий крик раненого в самое сердце заставил Влада слегка вздрогнуть, стрелой пронзая существо вампира насквозь. Еще несколько шагов – и пальцы Батори коснулись поверхности каменного сундука, так явно напомнившего ему своим видом саркофаг. Ресницы сомкнулись сами собой – и он увидел скользящие мимо стен подземелья тени полупрозрачных, сокрытых тканью балахонов, существ. О них ли говорила смертная? Батори был почти уверен, что да. Словно думая, должен ли он сделать то, что собирается, или же нет – Владислав отодвинул в сторону крышку, и россыпи драгоценных камней вспыхнули яркими бликами при свете магии; здесь были алмазы, были бриллианты, были сапфиры и рубины…. Ограненные – и нет, заключенные в золото украшений и свободные от них. При виде всех этих драгоценностей Владислав почему-то вновь представил себе лицо Катрин. Цвета ночи, меняющие оттенок от иссиня черного до почти огненного волосы, зеленые глаза, схожие с омутом глубокого, дикого лесного пруда, почти алые губы, белая кожа, шелковая на ощупь…. Он вновь взглянул на россыпи драгоценностей – все они были тусклы и бездушны в сравнении с той, о ком он вспоминал; настолько, что все до единого были недостойны быть преподнесенными в дар. По губам мужчины скользнула улыбка, когда он вновь – на этот раз со всей яркостью красок – представил Екатерину. Левая рука его с силой сжалось – и через пару секунд Батори ощутил, как что-то впивается в его ладонь. Пальцы вампира разжались.
Это был даже не рубин; глубокого, насыщенно-красного цвета камень – цвета крови, переливался на ладони Владислава множеством граней, вспыхивающих различными оттенками то глубокого красного, то темно-пурпурного цветов; в самой сердцевине его теплилась жизнь – пульсирующее, словно удары разгоняющего кровь сердца, алое пламя. Теплый на ощупь, камень являл собой не существующую в природе драгоценность. Батори знал точно, что второго такого нет нигде.
Невероятно тонкой работы, драгоценная цепочка вспыхивала в темноте переливами огненной энергии, таящейся в каждом ее звене; ей не нужен был никакой свет – она сама разгоняла мрак, словно маяк в ночи. Точно так же, как изумруд в стреловидном копье Владислава. Темно- алый камень же был подобен солнцу; такому, какого еще не видел никто.
Пора было оставить этот мир; досконально исследовать весь лабиринт подземелий не входило в планы Батори, тем более что он начинал ощущать смутное беспокойство – какая-то часть его буквально рвалась обратно в замок, но… нужно было закончить осмотр хранилища, иначе можно будет считать, что он зря явился сегодня сюда. Артефакт, новое видение или смутно ощущаемое чувство – все это может оказаться очень важно и даже более, сыграть решающую роль.

Первое, что заметил Батори, вернувшись в свой замок – было присутствие здесь чужого существа. Резкая, неприятная волна окатила холодным ударом его чувства, лишь только Владислав вышел из зияющего в пространстве портала, лишь только нога его коснулась каменных плит. Мысли, доселе вполне спокойно и размеренно текущие, всколыхнулись за раз, словно бешено пляшущие в пространстве атомы в первое мгновение после Большого Взрыва. Первые несколько секунд собственные ощущения оказались неподконтрольны Батори, обычно всегда умеющему взять себя в руки. Владислав буквально ощущал нечто новое в стенах собственного дома – что-то, что появилось здесь в его отсутствие, и это что-то как будто ухмылялось Батори в лицо – злобно и нагло, намекая хозяину, что он теперь он лишний и в этих стенах.
Недоумение, растерянность, возмущение, шок – чувства сменяли друг друга с ураганной скоростью, в то время как черты лица вампира словно схватила ледяным панцирем изморозь; несколько секунд Батори стоял у портала – оглушенный, прислушиваясь к ауре своего жилища, к импульсам, исходящим от тех, кто находился сейчас в замке. Изумрудная зелень взгляда на несколько мгновений обессмыслилась – его ощущения не лгали, не могли лгать – но Владислав все еще не мог поверить в то, что он действительно все это чувствует - при этом не спит и уж точно не бредит. Ощущение нереальности происходящего было так сильно, что Батори понадобилось время на то чтобы вновь осознать – это не сон.
Владислав и сам не заметил, как закрыл одним лишь взмахом руки портал – и ноги сами понесли его вперед, по коридору; он летел мимо горящих факелов, сводя на нет их пламя и покрывая изморозью ярости каменные стены, мимо картин, мимо витражей окон – летел, словно не зная куда, до боли в пальцах сжимая древко копья.
В черных волосах мужчины то и дело вспыхивал почти красный оттенок раскаленной меди, в то время как лицо его оставалось пугающе бледно. Первый проблеск разума возник в обессмыслившихся, словно остекленевших глазах Батори в тот момент, когда внезапно он заметил на стене в коридоре картину, которой раньше здесь не было. Резко остановившись, вампир едва не захлебнулся новым вдохом, за какую-то долю секунды разлившимся в груди обжигающей, ядовитой лужей. Незначительные по сути изменения в виде перевешенных картин, стертой пыли и легкой ауры, символизирующей обновление, возможно, были бы восприняты в иной момент иначе, но сейчас, под соусом проникновения в замок чужака, наблюдения, сделанные Владиславом, вызвали у него настоящий приступ паники. Привыкший к собственным порядкам, к их неизменности, одичалый и заброшенный всеми – этот мужчина в любом случае перенес бы изменения в пределах его личного пространства болезненно. Добавляло масла в огонь и то, что сознание вампира, по-настоящему потрясенное сейчас, совершенно не желало разделять эти два нововведения – «порядок» в замке и присутствие чужака, принимая первое из них за следствие, а второе – за причину. Мысль, что это Катрин впустила пришельца в дом, прострелила его рассудок насквозь – резкой, острой болью, такой, что Батори коснулся левой рукой виска, с трудом подавив мучительный стон; потом он зажмурился, словно все еще надеясь, что спит - а когда вновь раскроет глаза, все встанет на свои места в ту же секунду. Однако вместо этого чуткого слуха Влада коснулись отдаленные переливы музыки, доносящиеся с первого этажа и едва различимые отголоски…смеха. Вампир окаменел на месте. Медленно – но верно, шок сменялся у Батори ослепляющим, черным, словно бездонная пропасть, бешенством.
Так отплатить ему, такой монетой – не важно, за согласие ли явиться на совет, за согласие ли найти королевский артефакт, за те ли чувства что он осмелился подарить прошлой ночью другому существу - что ни возьми, в любом случае это был самый настоящий плевок в лицо со стороны и без того неважно складывающейся судьбы; смех женщины, доносящийся с первого этажа, Влад узнал бы среди миллионов переливов смеха других вампирш. Значит это она; это она впустила чужого. Губы Влада сжались в тонкую линию, черты исказились – с невероятной силой, словно собираясь разрушить до основания собственный дом, он ударил копьем каменные плиты пола, будучи более не в силах сдерживаться – ударил так, что стены замка содрогнулись, как от сильного подземного толчка. Ногти свободной руки до основания погрузились в плоть ладоней – ненависть расходилась по замку Батори разрушительными волнами, воздух наполнился электрическими разрядами, в глазах то и дело темнело. Вампир бросился вперед словно стрела - быстро минуя три поворота и достигнув лестничной площадки, спустился на первый этаж – страшный в своем гневе, исполненный ненависти, способный на все. Так дьявольски опасен он не был с тех пор, как Футула посетила его дом, посмев швырять Владиславу в лицо свои насмешки. Смех Катрин звучал у него в ушах ядовитой издевкой, провокацией, насмешкой, выкручивающей ему внутренности, лишающей его способности видеть.
Владислав вырос в дверном проеме внезапно – и ему было плевать, какое впечатление произведет на Екатерину и ее гостя его вид. Батори не был уверен так же и в том, что нуждается в каких-то объяснениях с ее стороны, в том, что вообще станет что-то сейчас слушать.
Однако услышать, почувствовать, заподозрить – это одно. Увидеть – уже другое. Картина счастливого воссоединения бывших друзей обрушилась на него с такой сокрушительной силой, как если бы прямо сейчас рухнул на голову Батори весь его замок. В гостиной, оформленной по всем правилам учтивого гостеприимства, за роялем, украшенным перламутром, восседали Екатерина и ее гость. Хозяин замка не понял даже, который именно это вампир; сейчас все они были на одно лицо, и лишь лицо Катрин выделялось из этого страшного, хаотичного месива. В эту минуту Батори ненавидел ее так же сильно, как ненавидел короля и всю его проклятую свиту. Он ненавидел эти светлые шторы, это изящество, этот лоск, эту фиалку на крышке инструмента - весь этот фарс, ядовитый, злобный и лживый. Все это жгло его, жгло изнутри диким огнем – огнем, который горел сейчас в безумно яркой зелени взгляда; он был готов убить их обоих на месте.
Пламя возмущения, лед бешенства, нежелание верить своим глазам, ушам, своим чувствам – в глазах Владислава плескался коктейль таких эмоций, которые, соединившись в одном сосуде, могут произвести лишь взрыв, сметающий на своем пути все живое.
-Какого дьявола здесь происходит? – прошипел Батори, делая шаг вперед и переступая порог гостиной. Мертвенно бледный, горящий ненавистью, словно сам сатана – огнем адова пекла, Владислав был подобен богу Войны Марсу, неукротимому и яростному. Царапины, буквально испещрившие золото доспехов, следы когтей и зубов тварей, что кидались сегодня на него, еще более усиливали этот эффект. Значит, пока он ищет артефакты, пока рискует своей шкурой, пока пропадает в черных жерлах пещер – Катрин развлекается в его отсутствие в обществе старых друзей – неужели она решила, что после вчерашнего можно испытывать его терпение такими способами?! Что теперь ей дозволено все, что угодно, что теперь она может перекроить на свой манер всю его жизнь и его самого – потому что Владислав Батори не сможет пойти против женщины, которой позволил вцепиться ему в лицо?! С которой он охотился, с которой был так неистово страстен и так нежен накануне. За кого она его принимает, если позволяет себе такое? За красивую тряпку под своими алыми туфлями? Неужели, едва ощутив вкус своей власти над ним, эта бестия решилась на столь вопиющий выпад? И теперь, сидя рядом с чужаком у пианино, она смеет хохотать – прекрасно осознавая, КАК воспримет подобное поведение Владислав. Если бы она рассмеялась ему в лицо – нагло, самоуверенно, это и то не произвело бы на Батори столь яркого впечатления. Неужели он в ней ошибся? Она ли это вообще перед ним?
Батори и сам не знал, какого черта задал свой вопрос – но видимо всегда, даже в самые опасные моменты, правитель перевешивал в нем жаждущую немедленных убийств тварь.

 Отправлено: 24.10.12 23:06. Заголовок: Влад здесь. Ее кожа,..

Влад здесь. Ее кожа, волосы, губы, глаза, все ее тело - почувствовали это раньше, чем она сама. Странный импульс невиданной силы пробежался властными пальцами по хребту от самой шеи, вначале взъерошив волосы, будто сотни маленьких пальчиков коснулись ее тела, принося ему невыразимое наслаждение.
Катрин словно впала в некий транс. Ее руки еще продолжали играть мелодию Жоржа, но она сама уже не слышала музыку, не видела пианино, но воспринимала гостиную издалека, как будто находилась не здесь, а в другой комнате замка. Ее собственный смех звучал отдаленно, смех Жоржа, звуки пианино… Чужая ярость ледяной стеной обрушилась на ее сердце, снося все все то тепло, что родилось в нем прошлой ночью. Чужие мысли, чей смысл был закрыт, но эмоции понятны, смешались с ее чувствами… Сама не контролируя себя, Катрин судорожно сжала руки в кулаки, не ощущая, как острые ногти впиваются в ладони, оставляя глубокие раны, не желающие затягиваться… Алая жидкость несмело окрасила клавиши инструмента, растекаясь причудливым узором по непорочно белой поверхности. Где-то билось в бешенстве большое сильное существо, неумолимо приближаясь к музицирующей паре; Катрин попыталась ментально коснуться его, но встретила только стену из льда и недоверия, отталкивающей все доброе со своего пути.
Клыки вампирши, словно в предчувствии хорошей охоты, выдвинулись вперед на десять сантиметров, отодвигая нежную плоть губ, в зеленых глазах зажегся дьявольский огонь, загипнотизировавший смертного прошлой ночью, вот только сейчас под гипнозом была сама охотница. Полузакрыв глаза, она слушала, как Владислав Батори приближается к ним, неумолимый и полный ярости. Сквозь замутненное сознание, Катрин ощутила, что тонет и растворяется в этой бешеной ненависти, направленной на нее и ее гостя. Почти физически она ощущала, как по ее жилам струится яд убийства, она ненавидела сама себя…
Кто знает, чем бы окончился этот транс, не раздайся громкий оглушительный взрыв, прокатившийся по всем нервным окончаниям вампирши, доставив ей ужасную физическую боль. Она корчилась и извивалась на банкетке, будто сотни электрических импульсов терзали каждую ее частичку, каждую клеточку. Катрин почувствовала себя бабочкой, пригвожденной булавкой к деревянной доске, не убитой, но и не оставленной в живых. Однако связь была разорвана, это и спасло де Сен-Сюльпис от неминуемой смерти, которую повлекла бы за собой лавина чужой ненависти к ней самой. Медленно приходя в себя, женщина оперлась о клавиши, немедля отозвавшиеся жалобным звуком.
Тряхнув головой, чтобы смахнуть наваждение, Катрин успела резко развернуться назад, чтобы ровно в ту же секунду увидеть Владислава Батори и наградить его счастливым, но тяжелым и внимательным взглядом. Вампир появился здесь не в лучшем своем настроении, но Катрин видела куда больше, чем было перед ее глазами.
Влад ненавидел. Искренне и безумно. И объектом ненависти была она, Катрин де Сен-Сюльпис.
Его эмоции выпили всю ее краску, лишив радостных розовых оттенков нежную кожу. Женщина была бледна так, будто ее последняя трапеза случилась несколько месяцев назад. Даже волосы брюнетки, ранее приобретавшие медный и иссиня черные оттенки, сейчас стали почти белыми. Черты заострились, придавая Катрин хищный вид, а вся она словно стала прозрачной, но опасность струилась из нее, как и из Влада. Вот только направлена была она не на Батори, а на саму Сен-Сюльпис. И это чувство питало нечто внутри вампирши, наполняя ее сердце торжеством – она принадлежит Владиславу, так ненавидеть можно только того, кто тебе дорог. Только ради того, чтобы узнать это, она готова была перенести еще не раз подобную адскую боль, которая лишила ее всех красок и сил, приобретенных прошлой ночью.
- Ты вернулся, - губы, тронутые алой, как кровь, помадой растянулись в улыбке, обнажившей клыки во всей их красе. В зеленых глазах всколыхнулось пламя. Жорж Монморанси исчез для Катрин, пропал и растворился. Гостиная сейчас вмещала только двоих – Владислава Батори и Катрин де Сен-Сюльпис.
Вампирша соскользнула с банкетки, изящно подобрав длинную коралловую юбку левой рукой, чтобы та не путалась в ногах, и подошла к любовнику, плавно покачивая бедрами, будто кошка, встречающая своего любимого хозяина. Мягкая рука с белоснежной кожей потянулась к груди Влада, указательный палец, на котором красовался перстень из черненого серебра с зеленой бирюзой, аккуратно очертил царапины на панцире, в то время, как Катрин прильнула к высшему вампиру, прошептав:
- Хильдерик прислал Жоржа для переговоров.
Только сейчас она поняла, как соскучилась по Владу, как ненавидит Жоржа за то, что он нарушил их уединение и в какой опасности находится она сама, если Батори утонет в своем бешенстве, отказываясь услышать ее. Да только существо, которым стала Катрин де Сен-Сюльпис не думало про это.

 Отправлено: 25.10.12 20:22. Заголовок: Не так то просто б..

Не так то просто было избавиться от жгучих эмоций, клокочущих внутри, не так то легко сменить разрушительный гнев на милость - неизвестно, уместную ли в подобной ситуации. Он оттолкнул бы Катрин от себя, если бы только не был уверен в том, что происходящее с ней не лживо, что она не играет с ним так же, как несколькими минутами раньше играла в радушную хозяйку с этим... вампиром. "Никогда не лги мне" - шипел он ей в тот день, когда вампирша только переступила порог его дома "Потому что если ты солжешь мне хотя бы раз - я убью тебя, будь уверена"
Все здесь - вся обстановка, звуки этой музыки, этого смеха, казались ему ядовитой насмешкой над ним самим - белые волосы Катрин и ее мертвенно бледная кожа были тем единственным настоящим и непритворным, что выделялось сейчас для Батори из всего этого приторно-слащавого подобия приема у знатной дамы, из этой... мерзости, что заставляла его ощущать смесь гадливого отвращения со злостью. Никогда, никогда, никогда Владислав Батори не ощущал иных чувств по отношению к балам, приемам, к расфуфыренным девкам и их разодетым в парчу кавалерам, к увеселениям, которыми они заполняли свою никчемную, легкомысленную и пустую жизнь. И теперь то, что он так презирал, норовит заползти в его дом, в его гнездо – словно скользкая отвратительная змея, и отравить существование Батори, вот так, даже не спросив на то его разрешения!
Белая рука Катрин коснулась стали его исцарапанных доспехов, и Батори прикрыл глаза, изо всех сил сдерживая себя от резкого жеста, скорее инстинктивного, чем осознанного; бледная, полупрозрачная словно приведение, вампирша льнула к нему как дитя к строгому родителю - но его ли это дитя? Или дитя Массимо ди Конти, заведшего в свое время личную пташку, наделенную способностью играть и петь легкомысленные песенки? Владиславу Батори не нужна была птичка, привыкшая к роскошной и беззаботной, лишенной смысла жизни в золотой клетке – ему нужна была женщина, способная идти в ногу с ним. И быть рядом - всегда.
Гнев постепенно утихал, уступая место интересу – сейчас, когда черный туман ненависти понемногу рассеивался, Батори вновь обретал способность ощущать что-то, кроме нее и первым, что он ощутил, был слабый отголосок ауры Хильдерика даже не в самом замке, а где-то снаружи, на белых камнях. Как будто король дотронулся до надежно спрятанных в горах стен своей рукой…Что ему нужно? Зачем он нарушает уединение Владислава снова и почему вновь не приходит сам, а посылает вместо себя парламентеров? Или он окончательно потерял способность говорить с Батори без помощи переводчиков?
Тяжелый, внимательный взгляд мага остановился на лице Жоржа Монморанси. Бледная кожа, мягкие черты, чистый, яркий взор… Воистину, Хильдерик специально подсылает к Батори невинных детей, на которых у сильнейшего из вампиров не поднимется рука.
Впрочем, что делать с парламентером, он решит чуть позже, а пока…
- Сервий – голос Владислава был подобен исполненному изморозью порыву ветра – Проводите маркиза де Монморанси в мой кабинет.
Невозмутимый, высокий лакей почтительно склонил перед хозяином голову и, сделав знак гостю следовать за ним, удалился в коридор. Маркиз, не проронив ни слова, вышел вслед за слугой. Только после этого Владислав обратил свое внимание на бледную и слабую Катрин, чья кожа едва не просвечивала в свете зажженных свечей насквозь. Мог ли он убить ее своей ненавистью? И что стал бы делать, если бы убил?
Внимательный взгляд темных, изумрудных глаз столкнулся с нежным, но усталым взглядом Екатерины – Владислав изучал выражение ее черт, спокойно, вдумчиво и… молча. Она смеялась в обществе этого посланного Хильдериком вампира – задорно и весело, и он мог поклясться собственной жизнью, что слышал это. Ей нравилась эта музыка, этот визит и этот вампир - отрицать все это было бы бесполезно. Кроме того, отрицание было бы в этом случае ложью, а Батори ничто не ненавидел так сильно.
Такой – бледной, нуждающейся в нем и тепле его рук, она нравилась ему больше, нежели та легкомысленная кокетка, что играла с Жоржем де Монморанси переливчатую мелодию в четыре руки. Эта Катрин принадлежала ему – а та? Та смеялась, развлекаясь в обществе другого – не думая о Батори и не ожидая его. Она сделала ему больно своим смехом. И за это поплатилась яркостью красок – ведь он не просто ненавидел; ненависть никогда не ходит в одиночку.
- Ты ждала меня? – ровно спросил мужчина, и тыльная сторона его ладони скользнула мягким касанием по бледной щеке Екатерины сверху вниз; как она смотрит на него. Так словно и впрямь заслужила эти белые волосы, белую кожу и уставший взгляд. Так ли? «Да!» - кричало его «я» - «Да, тысячу раз да!»
Ей было хорошо – с другим. В то время как рядом с Владиславом она лишилась всей своей силы, стоило лишь ему переступить порог. Страшно подумать, что было бы, не растеряй она своих красок, останься столь же смешливой и непосредственно радостной – что ТОГДА он мог бы сотворить. Думать об этом не хотелось.
- Скажи мне.
Под сталью искореженных доспехов пульсировал жарким теплом темно-алый камень, вспыхивающий пламенем в каждой из своих многочисленных граней; огненные искры зажглись в волосах Владислава раскаленной медью, кожа мужчины легко светилась, словно наполненная энергией утреннего, восходящего солнца. У него было для нее так много; она сама не знает предела этому, кого она видит в нем сейчас? Холодного эгоиста, клещами вырывающего у нее признания, выпивающего до дна ее силы, упивающегося ее слабостью? Скажи мне

 Отправлено: 26.10.12 00:38. Заголовок: По внутренним ощущен..

По внутренним ощущениям где-то глубоко внутри нее сталкивались и рушились ледяные глыбы, воздвигнутые во время связи с Владом. Эта связь длилась всего минуту, но что-то внутри Катрин де Сен-Сюльпис было разрушено. Она чувствовала себя опустошенной и в то же время полной своим чувством к нему. Хорошо ли это было или плохо, она еще не знала, не было ни сил, ни времени разбираться. Мысли спутались в один сплошной пластилиновый клубок, в котором потерялась вся четкость и ясность. Она стала демоном, оболочкой, в которой скорчилась де Сен-Сюльпис и пока разумная чувственная часть восстанавливалась, демоническая поддерживала ее, как могла.
Батори возвышался над ней, подобный скале, давящий своей силой и властью, как неумолимый рок. Холодный, закрытый, полный мрачных мыслей. Она читала их по его лицу, ощущала, как его длань держит ее, в тоже время подталкивая к чему-то. Не будучи еще в состоянии понимать все ясно, Катрин с опаской вслушивалась в себя, понимая, что в ней таится ответ на ту страшную загадку, которую ей загадал любимый. Только в себе она сможет найти то, что его мучит… Или все же в нем?
Прикосновение его ладони можно было сравнить только с дождем после засухи, под его рукой кожа Катрин на мгновение приобрела розовый оттенок, в глазах промелькнул живой блеск, прогоняя демоническое пламя, но все это длилось лишь секунду.
- Да, я ждала тебя, - взгляд демоницы прожигал и сверлил, наполненный горечью и болью, но не нес в себе упрека. Словно стремясь подчеркнуть искренность своих слов, Катрин поднесла свободную руку к груди, тут же ощутив, что что-то не так. Сердце не билось. Совсем. Оно затаилось, словно ожидало лучших времен, когда его хозяйка сможет стряхнуть ледяную корку со своей души. Это открытие позабавило демона, и она улыбнулась любовнику, открыто и …жалко.
Он высился над ней полный энергии и сил, лучащийся своим могуществом и знанием. Катрин же была полностью раздавлена тем всплеском злобы, что породил своим появлением в их замке Жорж. Она полностью отдала себя на то, чтобы попробовать достучаться до Батори. Остановить приплыв ярости, передать ему часть знания, подаренного ей Жоржем, дабы подготовить к тому, что в доме находится гость, но Батори остался верен себе. Де Сен-Сюльпис не винила его за это, он ничего не должен был ей, в то время, как она была обязана ему сотней лет и лучшей ночью из всех ночей за всю ее бытность смертной и вампиром.
Одно из зеркал гостиной отражало ее фигуру во всей красе. Катрин сравнила эту бледную, несчастную тень с черными кругами под глазами с той яркой женщиной, что, когда первая звезда появилась на небе, встала с еще теплой постели, облачившись в коралловый наряд, ждала своего мужчину, создавая для него уют. Глаза и губы – три ярких пятна выделялись на мертвенно белой коже, платье облегало тень, белые волосы спутанной паклей лежали на плече. Она была ничтожно жалка, как высосанная оболочка, словно маньяк-педофил, отдавший ей свою жизнь прошлой ночью. Демоническое пламя придавало Катрин некий агрессивный шарм, но не такой она хотела предстать перед хозяином замка после их первой совместной ночи, не такой хотела быть сама с ним, не такой хотела видеть себя саму.
От вампира исходили электрические импульсы, в нем переливалась неведомая сила, струился живой огонь, но впервые за сто лет, вся эта мощь ничем не могла помочь Катрин де Сен-Сюльпис и проходила мимо нее, никак ее не касаясь. Она только слышала ее, как истощенный путник в пустыне слышит подземные воды, но напитаться ею не могла.
- Я ждала тебя, любовь моя. Целую вечность, – она произнесла это, закрыв глаза. Сказала правду, но эта правда далась ей тяжким трудом. Как бы не любила она Владислава, сейчас ей больше всего хотелось, чтобы он ушел и не видел, то, во что она превратилась. Если бы не Жорж, то, возможно, в этой гостиной были бы жаркие объятия, страстные поцелуи, звучал невнятный шепот, но… Но стояла, не рассчитавшая свои силы, иссушенная женщина, мечтающая спрятаться от взгляда своего любовника, дабы восстановиться и обдумать произошедшее.

 Отправлено: 26.10.12 19:50. Заголовок: Ожидал ли он услы..

Ожидал ли он услышать в ответ на свой вопрос хоть что-то, что тронуло бы объятое ледяным панцирем недоверия и подозрений сердце? Вряд ли. Просто он хотел знать, что теперь она может сказать ему – после всего, после совместно проведенной ночи, после встречи со старым знакомым, после того, как Владислав Батори раздавил ее силой своего гнева. Раздавил - вместо того, чтобы оценить подобранный для него (или для гостя?) наряд, уют гостиной и огонь разожженного камина. От опустошенной и раздавленной женщины пахло совсем другой Катрин де Сен-Сюльпис – сильной, страстной, тонко ощущающей и хрупкой; Батори лишь сейчас уловил аромат духов, словно окутывающий легким облаком бледную и слабую фигуру. Странным и даже несколько пугающим образом сочетался он с белыми волосами, фарфоровой кожей и полынной зеленью полного боли и горечи взгляда, обращенного в лицо Владиславу. В этом взгляде было столь много, о стольком он говорил, о стольком спрашивал – горькое, жгучее чувство было подобно яду на наконечнике стрелы – стрелы, посланной прямо в сердце Батори. Возможно, ему не стоило смотреть ей в глаза столь внимательно – но он не опасался их содержимого уже заочно, вглядываясь в жгучую зелень с бесстрашием и отрешенностью безумца, давно потерявшего способность ощущать. Внезапный, резкий укол, разлившийся в груди сладким ядом, холодил сердце Батори стальным наконечником, заставляя его чувства всколыхнуться; что-то заныло в нем, раненое, и оросилось выступающей сквозь крупные трещины ледяного панциря огненно-алой, обжигающей влагой. Это не было неприятно; скорее наоборот. О том, что стрела, метко пущенная в него рукой Катрин, угодила в цель, сказала болезненно-глубокая зелень взгляда Владислава и резко, как от внезапной боли, расширившиеся зрачки. Сердце мужчины дрогнуло – и остановилось, а он не знал, что теперь ему нужно сделать и что сказать ей в ответ; не знал – оставаясь внешне все таким же молчаливым и … неприступным.
Сейчас, когда она так слаба, любое его чувство, окажись оно слишком сильно, может убить ее; его огненная, напоенная силой кровь – он знал это – окажется сейчас бессильна, потому что бледная, словно покрытая трещинами оболочка вампирши просто не сможет принять в себя такое содержимое. Попытавшись помочь Катрин сейчас, он может убить ее – и осознание этого заставляло его… нет, не раскаиваться в том, что случилось, но жалеть об этом. Ему было жаль. Черты лица вампира сделались как будто четче и сейчас словно врезались в кожу подобно тому, как врезаются резкие, четкие штрихи в девственную белизну бумаги. Со стороны могло показаться, что в каждой из этих черточек таится если не раскаяние, то его привкус, легкий намек… на деле же это была тонкая, едва уловимая смесь эмоций, пробирающаяся на поверхность из самой сердцевины существа Влада Батори; здесь было многое. Горечь сожаления, осознания неизбежности, терпкая сладость отголоска возможно существующего где то счастья. Катрин де Сен-Сюльпис было бы куда безопаснее оставаться его сестрой; но сестру он потерял, а любовницу – едва не убил самими своими чувствами, самим своим существованием. Ему казалось, что сейчас, в эти мгновения он окончательно добьет демоницу – теперь уже своей кажущейся холодностью.
Все женщины, что когда-либо пытались приблизиться к нему, совсем не знали Батори и даже не имели возможности узнать; до того, как оборвалась его связь с королем, это было еще реально. Тогда он был порывист и местами жесток – но его общество еще не было смертельно опасным для сестер по крови, а сам он был куда как более открыт их чаяниям. А теперь… его ненависть, как и любовь, стали ядовиты настолько, а сам он сделался столь силен в своих закаленных нечеловеческой болью доспехах, что ни одна не выдержит сближения с ним – сближения, исполненного взрывами, безумными выплесками энергии и палитрой эмоций, столь богатой, что она способна свести с ума. Он сделал всего только шаг навстречу Катрин – и вот последствия. Следующего делать не стоило.
- Я верю тебе – произнес он мягко, и улыбка тронула губы мужчины – идентичная оттенком взгляду, столь же горькая, сочувственная и….как будто счастливая.
В первый раз за долгое время ему было по настоящему жаль случившегося. Но исправить это было уже невозможно – тем более что он не поднимал руки с целью лишить жизни Екатерину или ее гостя. Все случилось само собой. Просто потому, что случилось.
Ощущения, эмоции, их оттенки…все это разлилось внутри него прохладно-теплым, глубоким озером, плещущимся сильными волнами о твердую оболочку, но как выразить хотя бы самую ничтожную часть этого, Батори не знал.
- Я тоже ждал.
Он отвернулся, вполоборота - словно не хотел, чтобы де Сен-Сюльпис видела его лицо. Приходилось делать усилие над собой, чтобы не выказать лишнего; она может неверно понять. В гостиной повисло молчание – тоскливое и горькое. Владислав буквально
физически ощущал, как выталкивает его эта уютно обставленная гостиная – словно инородное тело, ядовитое и опасное – прочь, и чем дальше – там сильнее становилось это чувство. Он едва смог сдержать горькую усмешку.
- Я должен уйти. Наш гость не станет ждать слишком долго.
Не глядя более на Катрин, Батори развернулся – и вышел в коридор, не оглядываясь. Что-то внутри него словно оборвалось в тот момент, когда он переступил порог гостиной, когда приблизился к ведущей на второй этаж каменной лестнице. Мысли исчезли – словно их и не было никогда. Владиславу было безразлично сейчас, чего хочет от него Жорж де Монморанси, а в его лице – король. Собственный замок сейчас казался Батори чужим; в одной из его гостиных осталось существо, которое Владислав любил – а он не мог приблизиться к нему, словно они с Катрин находились в разных, едва пересекающихся друг с другом измерениях. Даже в собственном кабинете он не сможет осмыслить происходящее – потому что там его ждет чужой. Когда Батори нажимал на ручку двери – он не знал еще, что увидит не только Монморанси, но и Катрин - чей образ теперь станет преследовать его всюду. Первое, что бросилось вампиру в глаза – были пурпурные лилии, тонкие и царственные, возвышающиеся в прямоугольной вазе из темного камня, на его письменном столе. Они притягивали к себе его взгляд – потемневший, хранящий на дне черных зрачков столь сильное чувство, что вырвись оно наружу – и весь мир утонет в нем как в океане. Не замечая посетителя, Владислав медленно приблизился к столу – и осторожно коснулся кончиками пальцев покрытых росой, стреловидных листьев. Словно в замедленной съемке, завораживающе неторопливо, стекала по указательному пальцу прохладная, прозрачная капля.
- Я слушаю Вас, маркиз – произнес мужчина, переводя взгляд на лицо Монморанси и видя на его месте Катрин.

 Отправлено: 27.10.12 21:46. Заголовок: Она не знала, скольк..

Она не знала, сколько прошло вот так времени с тех пор, как он развернулся к ней спиной и покинул гостиную. Время будто остановилась, в полумраке повисла тишина, только слышен был треск дров в камине, которые пожирало затухающее пламя.
Нет ничего более омерзительного, чем чувство ненависти. Чувство гнетущее, разрушающее того, кто его испытывает, не дающее идти дальше вперед. Катрин стояла посреди гостиной – прекрасная, стройная, бледная, но надломленная. Массимо никогда не видел свое создание таким, Влад не должен был увидеть, но это произошло. Чем дольше она находилась рядом с высшим вампиром, тем больше менялась. Никогда бы не допустила того, что произошло, знай она о своих внутренних переменах. Сильная властная яркая женщина рассыпалась вмиг, впитав яд, предназначенный ей несправедливо, по доброй воле.
- Мадам, позвольте проводить Вас в Вашу комнату, - Сервий возник из полумрака подобно тени, невозмутимый равнодушный, но услужливый. Катрин вытянула свою правую руку в сторону пианино, рассматривая тонкие белые пальцы, кажущиеся еще более длинными из своей мертвенной белизны. Ее взгляд прошелся по ногтям и перешел на музыкальный инструмент, скользнул по клавишам, перешел на крышку и споткнулся о маленькую изящную вазочку, в которой томилась фиалка. В воздухе сразу разлился острый аромат фиалок, будто это был не один маленький цветок, а целый букет. Лепестки дрожали и трепетали, словно в гостиной гулял ветер, а после съежились и почернели, тлея под внимательным взглядом Екатерины, все так же стоявшей с вытянутой рукой в сторону цветка.
- Моя сила со мной, - прошептала Катрин, опуская руку и переводя тяжелый взгляд исподлобья на зеркало, которых в гостиной было множество. Оно послушно отражало высокую стройную женщину с белой кожей, черными тенями под глазами, яркими алыми губами, заострившимися чертами, фигуру в коралловом платье, выгодно подчеркивающем все соблазнительные линии тела де Сен-Сюльпис.
Она стояла напротив своего отражения, изучая себя изнутри и снаружи. Сердце все так же не билось, замерев бесполезным комком в груди. А что, если оно никогда больше не будет вести свой надоедливый ход? Что же текло в ее жилах, в жилах вампира-демона… Влад накачал ее вены, дал ей новую жизнь, он впрыснул в нее свое самое сильное чувство – ненависть. Катрин чувствовала ее ядовитые потоки в своей крови, которая застыла в ней, более не подгоняемая никем. Разбирая ее по капле, де Сен-Сюльпис знакомилась со своим новым «Я», только что родившемся на этот темный свет. Сможет ли она жить с таким чувством в груди..?
- Ненавижу, - прошептала она зеркалу, пробуя на кончике языка новое ощущение. – Ненавижу тебя, Катрин де Сен-Сюльпис. Ненавижу, Владислав Батори.
И это звонкое «Б» разлетелось по всей комнате, положив начало хаосу. По зеркалу, в которое она смотрелась, робко и несмело пробежала тонкая линия, разделяя гладкую поверхность надвое, но в ту же секунду вслед за ней стекло все покрылось сеткой трещин, раскалывая старинное зеркало на миллион осколков, которые дождем усеяли ковер, пианино, гардины и саму Катрин. Она закрыла глаза, улыбаясь, а когда открыла, все зеркала разом с громким звоном лопнули, выдав в воздух жалящие облака осколков, густой блестящей пылью усеивая паркет. Де Сен-Сюльпис подмигнула и улыбнулась Сервию, отступившему, под натиском бьющихся зеркал, в коридор:
- Не стоит, - демон-разрушения орудовал в ней, питаясь ненавистью к самой себе. Ей хотелось выплеснуть этот яд куда угодно. Пусть даже на Влада. Пусть даже он убьет ее за это, но сейчас де Сен-Сюльпис несла в себе его чувство, он был ему автором, а не она. И она ненавидела ненависть. Кто-то внутри нее радовался тому, что он ушел, что не случилось непоправимого, но этот кто-то был слишком мал и слаб, чтобы сейчас стучаться в ее разум.
Изящно покачивая бедрами, вампирша двинулась по лестнице вверх, направляясь в свои комнаты. Она легко касалась рукой перил лестницы, каждый раз оставляя глубокие борозды от когтей на деревянной резьбе, и не замечая этого. Длинная юбка шлейфом волочилась за ней, тихонько позвякивая осколками, зацепившимися за ткань, волосы белым покрывалом окутали плечи, мягкой паутиной касаясь кожи, но демоница ничего не замечала.
Она не шла, а плыла по коридору, цветы под ее взглядом вяли, чернея, картины тускнели, исчезал весь тот блеск, искра, которую она внесла в этот замок, летая по нему окрыленная чувством. Разум бился пойманной птицей, вопил, пытаясь остановить ее, не дать совершить непоправимое, но заведенный механизм остановить невозможно, пока не закончится завод.
Медленно ступая, она дошла до чердака, чтобы аккуратно отворить окно, ведущее на крышу. Здесь всюду было очень пыльно. Жирные пауки, затаившиеся по углам, испуганно вползли в свои норы, наблюдая за незваной гостьей. Нежный оттенок платья ярким пятном выделял вампиршу на сером фоне заброшенного чердака, на который она даже не взглянула.
Открыв круглое окошко, она наконец ступила на черепицу крыши, перекинув ноги через раму. Длинный подол платья мешал ей, путаясь в ногах и Катрин оторвала его с такой легкостью, будто эта ткань была истлевшей. Сильный порывистый ветер с редкими колючими градинами жалил бы нежную кожу, но вампирша не чувствовала его.
Располосовав ткань острыми ногтями, она в приступе раздражения и вовсе избавилась от платья. Стоя обнаженной на крыше замка Батори, де Сен-Сюльпис покачивалась в такт порывам ветра, жадно ловила ртом снег и ледяные капли дождя. Перекинув через плечо волосы, она с недоумением уставилась на них, будто не видела себя только что в зеркалах.
- Никогда не хотела быть блондинкой, - она провела кистью правой руки по голове, разглаживая волосы от корней до самых кончиков и они на глазах потемнели, возвращаясь к своему прежнему оттенку. Темные кудри, отливающие медью, укутали плечи демоницы, почти не державшейся за черепицу крыши. Она опасно балансировала на гребне, закрыв глаза и напевая что-то про себя, пока вдруг не исчезла…
Последующие два часа Катрин не вспомнила бы и сама, даже если бы очень захотела. Темные мрачные комнаты, полные страданий, крики, странные отвратительные запахи. Она пила кровь, напоенную страданиями, топила в ней свою ненависть. Алая жидкость стекала по подбородку, впитывалась в ее волосы, засыхала под ногтями, а она пила… Ее жертвы не протестовали, а наоборот льнули к ней. Пока вампирша терзала одного человека, остальные белыми тенями ходили рядом, с интересом изучая происходившее. Их было тринадцать, хорошее счастливое число. Именно на тринадцатой жертве она успокоилась и смогла остановиться, чтобы оглядеться по сторонам. Люди не были мертвы, ни одного она не допила до конца, а лишь усыпила, отобрав по пол литра живительной жидкости, а взамен впрыснув избытка своей ненависти.
Сидя в углу палаты прямо на каменных холодных плитах пола, Катрин часто дышала, как загнанный зверь, вдыхая воздух, пахнущий кровью. Ее сердце вновь билось, постоянно сбиваясь с ритма и выдавая около пяти ударов в минуту, но это было уже что-то. Живая де Сен-Сюльпис только просыпалась в демоне и ей было больно. Слезы текли по щекам, оставляя розовые борозды на белой коже, она размазывала их, вытирая окровавленными пальцами.
Хильдерик, Массимо, Футула, Жорж Монморанси, Владислав… Обиды, злость, ненависть – прошлое, оно не отпускало их, живя в замке Батори на своих полных правах. Проведя с учителем сотню лет, она так надеялась на то, что он сможет отпустить свои потери и невзгоды, но этого не случилось. Он не верил никому, был готов сорваться в любой момент, даже убить ее, не раздумывая. Сегодня Влад этого не сделал, но кто поручится в том, что это не произойдет однажды? Она не хотела умирать, ей хотелось быть рядом с любимым мужчиной, питать его своим теплом, брать его силу взамен… Она так долго ждала этого, почти пятьсот лет, неужели Катрин де Сен-Сюлпис не заслужила счастье? В бессилии и злобе, она закричала, громко, протяжно и с надрывом, пнув металлическую утку, стоявшую рядом с ее углом. Грохот никого не разбудил, люди так и остались лежать там, где каждого из них настигали острые клыки вампирши.
Через пару дней здесь будет страшный переполох, всех этих больных ждет сильный припадок безумия, отданного им Катрин. Но это ее не заботило. Остатки ненависти все еще плескались в ее душе, тяготя, но более не убивая ее живую половину.
Выбравшись на крышу лечебницы, она осматривалась, держась рукой за дымоход. Лондон, а это был он, лежал перед ней черной мрачной громадой, усеянный искрами огней. Катрин закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на том, что ей было сейчас действительно нужно, а когда открыла, то оказалась в магазине одежды. Тут же была маленькая туалетная комната, в которой она смогла умыться и смыть кровь с рук и груди. В торговом зале Катрин подобрала себе синие джинсы, черные туфли без каблуков, легкую бежевую шифоновую кофточку с неглубоким вырезом, усеянную палевыми розами. Гардероб довершил плащ. Волосы она сколола на затылке, аккуратно причесавшись. Краски вновь вернулись на ее лицо, сердце выдавало более тридцати ударов в минуту, и она считала их все то время, что выбирала себе одежду. Выйти из магазина через задний ход, она прошлась по грязному вонючему переулку, полному бродячих кошек и оказалась на хорошо освещенной улице, выложенной крупными черными камнями, блестящими в свете вывески заведения, видневшегося всего в ста шагах от вампирши. Оттуда доносилась громкая музыка, то и дело внутрь входили люди, звучал громкий смех и крики.
Катрин направилась к пабу быстрым решительным шагом, стуча каблучками по мостовой. Внешне она ничем не отличалась от сотен смертных женщин, решивших провести свое свободное время в баре или пабе – стройная, высокая, аккуратно причесана, скромно накрашена, элегантно и просто одета. Войдя в заведение, она обнаружила, что свободных мест и собиралась было уйти, как один из выпивох, рыжий высокий ирландец кивнул ей на стул рядом с собой.
- Эй, добрый вечер! Не уходите, сегодня вечер караоке, будет интересно.
Катрин нерешительно посмотрела на него, смущенно улыбнувшись. В последнее время она не любила общаться с людьми, но сегодня ей этого искренне хотелось. Стоило смыть тот налет негативных чувств, которые они с Владом подарили друг другу, сами того не хотя. Де Сен-Сюльпис хотелось вернуться в замок очищенной, без капли ненависти, без сожалений, только открытой для него.
- Меня зовут Зеленый Эд, - парень ткнул себя в грудь, - Я из Ирландии и часто люблю рассказывать, какая там зеленая трава. Потому друзья и прозвали меня «Зеленый», но Вы можете обращаться ко мне Эд. Не стесняйтесь, я не кусаюсь и не буду приставать. Скоро сюда придет моя девушка и ее сестра.
Он так широко и добродушно улыбался, что Катрин улыбнулась вновь в ответ, принимая приглашение.
- Я – Ева. Ева из Франции, в Лондоне проездом, - "и я кусаюсь" хотелось добавить ей ко всему прочему.
- Я сразу понял, что Вы из Франции, - Эдду приходилось кричать, чтобы заглушить стук кружек о столы, гул голосов и грохот музыки.
Катрин скинула плащ и осмотрелась – их столик находился прямо напротив большой сцены, где музыканты уже вовсю играли что-то задорное. Публика пила пиво, вино, джин, повсюду сидели большие компании, все столики были заняты, но люди все прибывали и прибывали.
- Как Вы догадались? – крикнула Катрин ирландцу, пытаясь перекричать соло на бас гитаре.
- Что? – он не расслышал ее, но ответить не успел. Пришла его девушка со своей подругой. Катрин опасалась, что будет иметь место ревность, но этого не произошло. Девушка и ее подруга были англичанками, обе крашенные блондинки (один только этот цвет вызывал у де Сен-Сюлпис сейчас содрогание), а в остальном очень милые люди. Они заказали темного ароматного пива и колбасок, шумно произнесли тост в честь своей новой знакомой и выпили. Горечь пива наполнила рот Катрин, смывая кровь, запах фиалок и боли с ее неба. Как жаль, что вампиры не пьянеют от спиртного, она так бы хотела сегодня напиться, но даже не помнила, как это делается.
- Добрый вечер, леди и джентльмены…! – на сцене появился молодой брюнет, одетый в облегающие светлые брюки, синюю рубашку и белый джемпер. – Мы начинаем наш вечер - вечер караоке!
Громкие аплодисменты, свист и топот ног были ему ответом.
- Петь караоке каждую субботу именно в этом пабе стало традицией уже для многих, - прокричал Эд, перекрывая остальные голоса, звучащие отовсюду, - «Золотой кружке» уже сотня лет и здесь всегда аншлаги из завсегдатаев.
- Правда? – приятно удивилась Катрин. Так значит это заведение ровесник моей свободы от Массимо ди Конти. И ее бытности с Владом тоже…
- Кто самый смелый? Кто откроет наш вечер? – парень на сцене разрывался, мучая микрофон. В ответ из зала вскинулись десятки рук, но Эд опередил их, уже направляясь к сцене.
- Сегодня я бы хотел спеть первым, - зал принялся свистеть и хлопать, приветствуя смельчака, а Луиза, девушка ирландца, залилась румянцем от удовольствия. Пел Эд хорошо, вкладывая душу и весь свой артистизм. Он исполнял неизвестную Катрин песню неизвестного же коллектива. Люди хлопали ему и подпевали.
Де Сен-Сюльпис в основном не принимала участия в общем разговоре, предпочитая слушать и время от времени поднимать кружку с пивом, которую уже два раза обновляли проворные официанты. Девушки не сильно утомляли ее беседой, а Эд наоборот старался развлекать, рассказывая скабрезные ирландские анекдоты, каждый раз извиняясь за их содержание. Музыка гремела, желающие спеть сменяли друг друга один за другим и, со временем Катрин прониклась атмосферой зала. Начала улыбаться и хлопать вместе со всеми, подпевая в припеве. На ее щеках заиграл румянец, в глазах появились огоньки. Даже новые знакомые отметили эту перемену, а Эд, похлопав ее по колену, произнес, подмигивая:
- Пора и тебе уважить «Золотую кружку».
- В смысле, - Катрин удивленно посмотрела на ирландца.
- Не пытайся отказаться, он все равно заставит, - произнесла, смеясь Лиза. – Караоке – это хобби Эда.
- Но я никогда не пела, - впервые за триста лет Катрин чувствовала себя растерянной, как сказать этим людям, что она не знает современной музыки и вообще, как это можно выйти на сцену и перед всей этой толпой петь?!
- Пора же когда-то начинать. Тебе понравится. Хочешь, я сам договорюсь с музыкантами? Что ты будешь петь?
Катрин и пикнуть не успела, как Эд подскочил на месте, начав размахивать руками, чтобы привлечь внимание ведущего вечера. Брюнет тут же подскочил к их столику, лично поздоровавшись с Лизой и ее подругой, а Катрин даже поцеловав руку.
- Вот так-так, у нас здесь новое лицо. Отлично, публика любит новых людей. Что будешь петь, Ева из Франции?
- Не знаю…
Эд перебил парня, попросив принести им брошюру с текстами песен, которые часто исполнялись в пабе. Вручив его Катрин, ирландец попросил не «трусить» и показать англичанам из чего сделаны французы.
Первым желанием вампирши было сбежать. Выйти в дамскую комнату и телепортироваться в замок, пусть будет как будет. Но она еще не выдохнула из себя все излишки произошедшего. В горле комком стояла кровь умалишенных, а сердце продолжало медленно и лениво шевелиться в груди, никак не желая возвращаться к жизни.
Катрин листала книжку, мельком пробегая взглядом по строчкам. Одна из песен заставила ее остановиться.
- Лиза, ты знаешь, какой здесь мотив? – Де Сен-Сюлпис указала пальцем на одну из песен.
- Да, это знаменитая группа в Лондоне. Неужели ты никогда не слышала эту вещь? – прокричала девушка, уже вставляя в уши Катрин наушники, чтобы запустить песню.
Память вампира обладает потрясающими свойствами, впитывать, как губка все новое. Если человеку потребуются годы на обучение науки, то вампир обойдется и месяцем при желании. Катрин хватило одного раза прочитать текст и одной прослушки композиции, чтобы запомнить все тонкости.
- Я готова. – произнесла она, возвращая Лизе плеер.
- Дамы и господа! Она приехала к нам из страны, где едят лягушек! Приехала, чтобы выпить с нами пива и спеть! Поприветствуйте! ЕВА!
Брюнет разрывался так, что Катрин хотелось помочь ему упасть со сцены, так много он кричал и издавал шума, но, судя по всему, его здесь все любили. Музыканты уже знали, что она будет петь, Эд, как и обещал, предупредил их, и ждали только ее сигнала.
Сотни глаз, направленных на нее, вначале заставили Катрин остановиться в замешательстве. Так странно было находиться среди всех тех, кто мог стать следующей ночью твоей жертвой. В зале вдруг резко стало тихо, все ждали, как она споет. Это было чем-то вроде пропуска в аудиторию завсегдатаев «Кружки».
- Добрый вечер! – несмело начала Катрин, обаятельно улыбнувшись людям, и кивнула музыкантам, давая знак играть вступление. Мощные колонки выдали в зал ритм барабанов, который, казалось, заставил вибрировать каждую молекулу в зале. Когда вампирша читала тексты песен, эта зацепила ее более всех своей эмоцией и перекликанием с прошлой ночью. Если бы Влад был здесь, она бы пела, глядя ему в глаза, но он был далеко, в своем кабинете.
- This is a good a place
Тo fall as any
We'll build our altar here
Make me your Maria
I'm already on my knees!
Троица ее новых знакомых буквально подпрыгивали на своих местах, задавая темп остальной публике и вскоре Катрин пела под мощный припев из зала, который щедро сдабривался криками и хлопками в такт.
Она пела и наполнялась чем-то новым, выдавая мощным голосом свои чувства и мысли прямо в зал, на незнакомых ей людей. Как давно она вот так вот позволяла себе просто побыть собой? Еще до Массимо, еще будучи человеком, как все эти смертные, которые уже вскакивали со своих мест, хлопая ей, с восхищением смотря на нее.
Spilt milk tears, I did this for you
Spilling over the idol, the black and the blue
The sweetest submission, drinking you in
The wine, the women, the bedroom hymns

'Cause this is his body, this is his love
Such selfish prayers and
I can't get enough, 'cause, oh
I can't get enough
Yeah, I can't get enough

I'm not here looking for absolution
Because I've found myself an old solution
I'm not here looking for absolution
Because I've found myself an old solution
Катрин задыхалась от музыки, слов, от той энергии, которая, наконец, хлынула в нее, смывая переживания последних часов, слезы, боль, горечь. Она играла своим голосом, наслаждаясь его силой, а думала про Влада, порой так разрываясь, словно хотела донести до него слова песни и свои чувства прямо в его замок.
- I can't get enough
I can't get enough
Yeah, I can't get enough!
Уже никто не сидел в зале, когда она закончила петь, танцуя в такт музыке с микрофоном в правой руке. Волосы вновь растрепались, рассыпавшись по плечам, глаза горели живым теплым огнем, а сердце, сердце билось в прежнем ритме, наполняя ее тело жизнью. Публика столпилась у сцены, все хлопали ей и кричали браво.

Скрытый текст

 Отправлено: 28.10.12 06:04. Заголовок: Слова Монморан..

Слова Монморанси проходили мимо Владислава Батори – несмотря на то, что слушал он более чем внимательно, впитывая в себя смысл сказанного посыльным – впитывая и словно откладывая услышанное на отдельную полку до лучших времен. До момента, когда готов будет осмыслить, понять и принять. Когда наступит этот момент, Владислав сказать не мог – но точно знал: не сейчас. Сейчас он не готов, ибо, не смотря на то, что Батори поднялся в свой кабинет, он все еще мысленно находился внизу, в гостиной со светлыми шторами, напротив Катрин – которая уже не видела его, которая осталась одна, которая… ненавидела его в эту минуту. Слова Жоржа Монморанси сливались со звоном вдребезги бьющегося стекла, тонули в нем, словно в океане неведомого хаоса, видят боги, сейчас Батори лучше слышал слова Екатерины, чем фразы посетителя.
«Ненавижу, Владислав Батори» - грянуло в самом его разуме, и мир наполнился острыми осколками, ураганом осыпающими его внутреннее «я»; брови вампира едва приподнялись, чуть изогнувшись, лоб пронизала вертикальная складка, ресницы на мгновение сомкнулись. Он видел, как сжимается, чернея и съеживаясь, маленькая фиалка в скромной вазочке, как вянут цветы в коридорах замка, как тускнеют краски живописных полотен – и легкая горечь наполняла существо вампира, словно вместе с этими цветами Катрин заставляла почернеть и завять само его сердце, что было так тронуто ее признанием; словно обращала вспять все то, что произошло ранее, вновь возводя между ними стену. Но его цветы, его пурпурные лилии в высеченной из черного камня вазе были все так же свежи, все так же тянулись они к нему насыщенными, стреловидными листьями, все так же сверкала на них роса. Его рана была свежа так же, как свежи были эти цветы – и ненависть Катрин лишь упала маленькой черной каплей в океан его чувств, бесследно растворившись в нем, пропав, словно ее и не было… Не было ли? Слова Монморанси долетали до его слуха едва, словно шли из другого мира. Батори уже хотел, чтобы рассказ посетителя поскорее подошел к концу. Он чувствовал, что Катрин покинула замок, и уже отслеживал мысленно ее путь, намереваясь последовать за ней, когда беседа подойдет к концу- как вдруг сердце вампира дрогнуло – и вновь остановилось, словно не желая возобновлять ход до тех пор, пока хозяин его не воспримет упавшие страшными зернами вглубь его существа слова. Батори медленно обернулся к умолкнувшему Жоржу и взглянул ему в лицо, внимательно, с той пристальностью, что заставляет отводить взгляд в сторону того, на кого направлено подобное внимание.
- Вы в этом уверены? – ровно спросил маг, все так же сохраняющий внешнее спокойствие, хотя внутри у него как будто что-то рушилось в этот момент, что-то таяло, а что-то вновь покрывалось ледяной коркой, словно защищаясь ее доспехами.
- Да – донеслось до его слуха.
Холод разливался в груди спасительным озером, спеша на помощь вновь открывающимся ранам – таким старым, что доселе они напоминали о себе лишь ноющей, давно полузабытой болью, а сейчас… Батори оперся бледной ладонью о столешницу. Очертания кабинета дрогнули. Перед его внутренним взором возник старый склеп; длинный, словно коридор, уставленный каменными саркофагами, усеянный трещинами – каждая из которых сочилась ядовитой кровью, каплями стекающей на пол. Он шел вперед, цепляясь за эти стены бледными пальцами, стиснув зубы, борясь изо всех сил, по щиколотку утопая в багровом озере. Никто не пришел к нему на помощь. Никто. Они сами сделали его таким своим безразличием, своей непробиваемой глухотой, своим нежеланием воспринимать и слышать хоть что-то, кроме самих себя. Каким они думали, он должен был выйти из этого ада? Невредимым? Целым? Ангелом, полным внимания и всепрощения к окружающим?
Они не знали.
Конечно, не знали. Ведь они просто не слышали. Не слышали, потому что всем им он был безразличен.
Он шел вперед – а склеп все не заканчивался, уходя длинным каменным коридором в вечность, и стены его сочились кровью и болью, лижущей высокие, кожаные сапоги Владислава. Сердце вампира встрепенулось, возобновляя свой ход – и резкая, яркая вспышка затмила в ту же секунду внутренний взор. Все пропало, растворяясь в ней. Как тогда.
- Уходите – резко произнес Владислав, чувствуя, что еще немного – и он не сможет сохранять в своих чертах то ровное спокойствие, которое давалось ему сейчас с таким трудом.
- Немедленно.
Секунды текли. Батори потерял связь с Катрин; где она, что делает, что чувствует спустя минуты – он не знал, но он знал наверняка, что вампирша не рядом. Возможно, она никогда не вернется в эти стены, и кто знает, может этим спасет себя от неминуемой гибели рядом с ним. Он не обвинил бы ее за то, что она покинула его – ведь он причинил ей боль, несоразмерную ее деянию. Разве виновата она в том, что ей более по душе веселая музыка, цветы, общество музыканта Монморанси, свет, наконец. А что может дать он?
Острые ногти впились в столешницу, оставляя на ней глубокие борозды; Батори склонился над пурпурными лилиями, словно ища защиты в их едва уловимом запахе, на деле же – просто призывая на помощь все свои силы для того только, чтобы устоять на ногах и подавить мучительно-болезненный стон, ширящийся внутри. Зачем пришел этот вампир. Чего они все хотят от него, что им нужно???
Он выпрямился. Наполненные огнем волосы потускнели, приобретая каштановый оттенок с едва уловимым отблеском меди, все пламя Батори словно забилось куда-то глубоко вовнутрь, прячась, скрываясь от постороннего взгляда, забиваясь в углы черного, наполненного ядом склепа. Довольны ли они будут, если доберутся до того обожженного существа, которое он с таким трудом защищал все эти годы? Все, что сокрыто за высокими крепостными стенами, вызывает интерес. Так было и будет всегда – и чем сильнее защита, тем интереснее содержимое на взгляд горе-исследователей, одержимых одним единственным желанием сломать, вытащить на свет, разглядеть тебя со всех сторон – словно редкий музейный экспонат на выставке забавных уродцев…
Он закрыл глаза, сжимая в кулак идеально-бледные пальцы правой руки. Они могут говорить все что угодно. Но он знал главное. Им безразличны его чувства. Безразлична та боль, что он перенес, и та – которую он ощущает сейчас. Катрин не могла не знать, какова будет его реакция на появление чужака в доме. Не могла не знать, как он воспримет ее общение с этим вампиром. Она прожила с ним сто лет. Она не могла не знать, не могла, не могла. И все равно сделала. Зачем?
Он словно разрывался на две части, расколотый обрушившейся на него молнией. То существо, что столетиями скрывалось за высокими ледяными стенами, раскаивалось и желало всего того же, чего желал каждый. Оно хотело кинуться за Катрин, вновь соединиться с ней тонкой, но крепкой нитью ментальной связи, в то время как демон, сильный, яркий защитник в сверкающих золотом доспехах, гремел не просто ненавистью, но знанием: она, как и все, просто играет, сама не понимая этого. Играет точно так же, как все остальные играли с ним в дружбу. Если она ушла – это к лучшему. Не стоит срываться с места, не стоит идти за ней, не стоит.
Бледные пальцы коснулись ручки двери; легкий толчок от себя. Владислав вышел в коридор. Что говорил ему его замок – пустой и безжизненный без Катрин? Что говорили съежившиеся цветы, тусклые стены? О чем кричали побледневшие краски полотен?
Молчаливый и задумчивый, полный боли и горечи, он коснулся иссушенных лепестков умерших, потерявших краски цветов – ему было плохо сейчас, но высохшие лепестки наполнялись жизнью, распрямляясь и вновь стремясь к Владиславу изящными листьями, распускаясь алыми, царственными бутонами, свежими, полными жизни и … словно таящими в себе каплю надломленной хрупкости. На ярких, наполненных чувством лепестках дрожала в свете вновь вспыхнувших факелах, алая влага. Согретые его присутствием, цветы, так заботливо расставленные Екатериной вдоль стен– а затем уничтоженные ею же, оживали – все, как один, цвета крови, полные противоречивой силой, и даже фиалка, должная быть темно-пурпурной, выпрямилась в маленькой вазе на украшенном позолотой пианино – стройным, ярко-алым цветком, стоило лишь Владиславу переступить порог гостиной, где он в последний раз взглянул в глаза Катрин. Комната наполнилась переливчатыми, золотистыми клубами света; стекло зеркал восстанавливалось на глазах, осколки, усеивающие пол, таяли – словно льдинки в лучах ярко палящего солнца, огонь в камине вспыхнул заново – ярко оранжевым, почти алым огнем. Владислав стоял посередине светлой, яркой гостиной, теплой, словно освещенной солнцем; только яркий, красный цветок на крышке пианино кричал о боли, о чувстве, о горечи сожаления, о живом, бьющемся подстреленной птицей в груди, раненом сердце. Почти весь замок словно осветился бьющими отовсюду снопами света; вспыхнули ярким калейдоскопом цветные витражи, ожили картины, ожил – словно и впрямь живой – гранит каменных стен. Только сам Владислав оставался все таким же – не бледным, но потерявшим часть красок, глубоко впитавшихся под кожу и не желающих обнаруживать своего присутствия слишком явно. Не торопясь, уже оказавшись в своих апартаментах, Батори избавился от сверкающих золотом доспехов – и облачился в светло-серый костюм из мягкой шерсти. Белая рубашка оттеняла медленно чернеющие волосы, серая шерсть перекликалась с зеленью взгляда – ловко, со странной осторожностью в жестах, Владислав застегнул пуговицы на манжетах, одернул полы пиджака, и, наконец – завершил свой наряд темно-зеленым полотном широкого шарфа. Он едва ощущал присутствие где-то далеко отсюда, Екатерины – однако, был уверен, что сможет найти ее. Там, где сейчас находилась вампирша, смеялись люди, звучала музыка; странная, современная музыка, непривычная слуху Батори. Не торопясь, он поднялся по той самой лестнице, по которой поднялась на чердак Катрин, заглаживая по пути глубокие царапины на периллах и впитывая ладонями чувство ненависти, направленное на него,
Шел снег, медленно опускаясь крупными пушистыми хлопьями на уже иссиня-черные волосы Батори и медленно тая на них прохладной влагой. Он закрыл глаза, проникаясь атмосферой того места, где по его ощущениям была сейчас Катрин. Перед глазами встал, словно воочию, самый обычный паб, до предела наполненный людьми и звуками веселой музыки. Мгновение – и эта музыка оглушила Владислава, внезапно выросшего среди густой толпы собирающихся вокруг сцены смертных. Людей здесь было так много, что никто не обратил внимания на взявшегося из ниоткуда элегантного, яркого мужчину северной внешности, одетого в дорогой, но довольно простой серый костюм. Жизнь била здесь ключом. Свет разноцветных огней то и дело менял направление, мелькая, переливаясь огнями, перескакивая с одного посетителя на другого, призывая к веселью – люди смеялись, радуясь жизни, кричали что-то, подпевая высокой яркой брюнетке на сцене – яркой женщине с сильным, глубоким, полным чувства голосом; затерявшийся в густой толпе, Владислав не спешил выступить вперед, не спешил подходить вплотную к сцене, хотя взгляд его был прикован к ней, к той, что произносила сложенные в стихи и затем искусно вплетенные в музыкальный ритм, слова. В иссиня черных волосах вампира тихонько блестели редкие капли растаявшего снега, матовая кожа лишь слегка оживлялась слабым, едва различимым румянцем. Он слушал пение Катрин, впитывая энергию ее голоса, сдаваясь ему и позволяя теплу вновь наполнить переплетения вен под тонкой кожей – а затем побежать, подхваченным кровью, к глухо бьющемуся сердцу, вновь готовому распуститься крупным бутоном огненного цветка. Она пела с таким надрывом, что слова ее словно обрушивались на Батори мощными волнами бушующего моря, смывая с него яд, боль, кровь и жгучий страх предательства. Он слушал, не двигаясь с места, понимая, что она поет для него. Сердце забилось сильнее; он почти жалел о том, что не может остановить само течение времени в тот момент, когда песня Катрин оборвалась и музыка стихла, уступая место взрыву аплодисментов. Де Сен-Сюльпис тонула в них, тонула в них и музыка, все еще звучащая в голове Батори – вокруг хлопали в ладоши и восхищенно кричали люди, один он стоял посреди этого океана смертных – молчаливый, с ярко, горячо сверкающими множеством огней глазами, безмолвно взирающий прямо в лицо Катрин. Губы мужчины тронула улыбка – такая же яркая, такая же неоднозначная, так же богатая чувством, как и взгляд его изумрудных глаз.

 Отправлено: 03.11.12 01:58. Заголовок: Яркие огни, музыка в..

Яркие огни, музыка все это ослепило бы Катрин, не будь она вампиром и не умей контролировать подобное. Де Сен-Сюльпис пришла сюда не развлечься, не выпить и не посмотреть на смертных; ей жизненно необходимо было выплеснуть яд, скинуть зло и боль, избавиться от демона, пожирающего Влада и лизнувшего ее нутро. Она поступила глупо, так резко кинувшись его встречать, открывшись до предела. Катрин знала, что Батори будет в ярости, узнав о том, что в его замок вторгся обманом чужак; знала, что ему может не понравится то, как его принимает она сама. Знала, но думала о другом.
Хозяин замка вряд ли должен был задумываться о том, что сперва она приняла гостя в штыки, призывая его всем своим существом убираться, а лишь после позволила остаться. Знала ли она это? Знала. Но своей вины в том, что она позволила себе расслабиться в обществе Жоржа, Катрин не чувствовала. Монморанси был лишь Монморанси, знакомы из прошлого, но с ним она смогла предаться музыке, своей давней и пылкой страсти. Стоило ли им далее прятаться от всех остальных соплеменников?
В этот вечер ей хотелось петь, сначала от любви, после от горечи… Но все это звучало для Владислава. Жаль, что он так и не понял этого. Не почувствовал, с каким чувством она готовилась к его возвращению, как украсила его покои, какой нежностью касалась стен, преображая их для него. Только лилиям в его кабинете она дала право на жизнь, покидая резиденцию любовника. Это был подарок, который она бы ни за что не отобрала.

Она кричала, как раненое животное, выпуская остатки своей боли, не стесняясь своих эмоций и чувств. Черные кудри живописно окутывали фигуру пышным облаком, то и дело ниспадавшим своей хозяйке на лицо.
Это было больше, чем какое-то «караоке каждый четверг» и даже люди в зале почувствовали это. Отовсюду доносились крики, свист, аплодисменты, нестройный хор голосов не то подпевавших ей, не то выкрикивавших «Браво!», «Бис!». Барная стойка, эль, вино, джин и виски – все это было забыто зрителями, все столпились у сцены, восхищенно приветствуя сегодняшнюю звезду.
Гордый Эд стоял у самой сцены, то и дело зычно выкрикивая:
- Это моя подруга! Моя подруга из Франции, ее зовут Ева!
Подхватывая этот клич, толпа начала выкрикивать, скандируя:
- Е-ва! Е-ва! Е-ва! – а после разразилась оглушительным свистом и хлопками.
Катрин улыбалась им, резко ощущая, как по воздуху к ней протягиваются тонкие невидимые нити ментальной связи с Владом. Она буквально могла видеть их тоненькие полупрозрачные щупальца, паутинками скользившими по воздуху к ее рукам, ногами и волосам. Он здесь.
Это разом оборвало секундную эйфорию от свободы голоса, которая царила в ее душе с последним выкриком. Владислав здесь. Кто знает, что ждет ее теперь? Она вспомнила все свои страхи, пришедшие в голову после сладкого пробуждения. Что он может отвернуться от нее, захочет забыть произошедшее, вовсе вычеркнет ее из своей отшельнической жизни, оставит все, как было до их совместной охоты… Быть может, Влада разозлил вовсе не Монморанси, а именно она, Катрин. Тем, что предалась веселью, тогда как должна была ждать его, подобно покорной зверушке, прикованной к своей будке.
Она упрямо тряхнула кудрями, скользя взглядом по чужим лицам. Четко зная, где именно стоит Влад, она тянула время, игнорируя крики Эдда и его спутниц, призывавших ее спуститься со сцены и выпить с ними вина. Зачем бы он не явился сюда, она улыбнется ему так, как хотела улыбаться всегда. Странным образом этот вампир взрывал ее естество, ломал ее, выкручивал и делал этим только сильнее. Играл ли он с ней? Екатерина не знала и мучилась еще сильней этим незнанием. Она хотела закрыть глаза и упасть на его руки, будучи твердо уверенной – он поймает, но будет ли так? Или она прихоть, страсть, его создание для тонких долгих игр…? За секунду Катрин вспомнила все, что произошло с ними за эти безумные две ночи. Она не сомневалась в нем, когда пила кровь маньяка, не сомневалась, когда он вошел в нее, круша все вокруг, не сомневалась, когда он почти неслышно сказал, что ждал ее. Так почему же лижет нутро язык сомнений?
Ненависть.
Ответ был настолько прост, что Катрин внутренне вздрогнула. Сможет ли Владислав любить ее? Или ненависть его единственное сильное чувство?
Смертные бесновались у ее ног, кричали, пели, топали ногами. Катрин отмахнулась от них, как отмахиваются от надоедливой мошкары и люди скукожились, посерели, вдруг вспомнили о своих заботах и проблемах, стали рассаживаться за свои столики. Многие трясли головами, жалуясь друзьям на то, что алкоголь неожиданно взял свое, а не то они бы еще потанцевали сегодня. Взгляды отталкивались от фигуры Катрин, как от зеркала, она будто стала невидимой. Музыканты начали какую-то пространную мелодию, свет приглушили.
Он улыбался, стоя среди полчища обезумевших от выступления вампирши людей. Одетый по последней моде, в дорогой деловой костюм, нелепо смотревшийся в толпе людей в джинсах и рубашках. Смотря на эту тонкую улыбку, Катрин тоже улыбнулась, прикусив край губы и начала спускаться со сцены. Люди расступались перед ней, по-прежнему стараясь на нее не смотреть. Эд и Лиза уже сидели за своим столиком, увлеченно целуясь.
Де Сен-Сюльпис подошла к Владу, остановившись в шаге от него, и вновь улыбнулась.

 Отправлено: 03.11.12 20:48. Заголовок: Владислав словно ..

Владислав словно олицетворял собой нечто постоянное, константу, некий центр, вокруг которого не вращались - но хаотично сталкивались друг с другом более мелкие частицы, населяющие этот мир и всю Вселенную в целом. Он словно ощущал себя выброшенным из общего круговорота - не то что чужим, но невидимым среди всех этих людей, погруженных в собственные мысли о себе или же ком-то таком же, как и они сами. Однако, несмотря на все это, он не хотел бы уйти отсюда и вернуться в свой замок, где ждали его алые от боли, расставленные вдоль стен цветы; лишь в собственном кабинете, рядом с пурпуром лилий, подаренных ему Екатериной, Батори сумел бы обрести потерянное на время равновесие. Много часов понадобилось бы ему провести там, рядом с этими цветами, молча вглядываясь в капли росы на пурпурных лепестках, молча касаясь их кончиками пальцев. Молча. Он словно готов был замолчать навсегда – ибо невозможно было даже приблизительно высказать все то, что так долго скрывалось им от посторонних глаз глубоко внутри его существа. Батори словно онемел, оглох – так, как будто потерял саму свою душу, вытряхнутую на каменные плиты и затем растоптанную тяжелыми подошвами сапог. Единственное, что он оставил себе сейчас – было зрение, и он видел Катрин, полную энергии, внутренней силы; ее голос звучал столь глубоко и сильно – в то время как его и вовсе не желал обнаруживать признаков своего присутствия, прячась глубоко внутри в неясном страхе выйти наружу.
Глядя на Екатерину, утопая взглядом в облаке ее волос, ощущая окутывающую ее фигуру энергию – он сам внезапно ощутил себя таким уставшим, как будто тяжесть всех миров вместе взятых легла гранитной плитой на его плечи. Устало осознавая неоспоримый факт того, что молчание не выход в его случае, равно как и сон, способный надолго остановить биение сердца Батори, Владислав вновь терял краски – терял тем вернее, чем ближе Катрин приближалась к нему, спускаясь со сцены, подарившей ей море оваций. Черные волосы потускнели, лишенные яркого, исполненного внутренней силы блеска, и теперь оживлялись лишь каплями растаявшего снега - в то время как скулы мужчины буквально вспыхнули лихорадочным румянцем. Взгляд вампира все так же горел огнем – казалось, зелень его глаз была тем единственным, что никогда не померкнет, как бы не обессилел Владислав, как бы тяжело ему не пришлось, какой бы силы удар не обрушился на его голову. Лицо вампирши словно расплывалось перед ним, теряя четкость контуров – и вновь обретая их; слишком многое случилось за эти два дня. Он словно не поспевал за событиями в собственной жизни – они как будто неслись впереди него, устремляясь куда то вдаль, и возможно, Владислав Батори и вовсе потеряет их из виду, если не сумеет догнать. Воистину, в бою с многочисленными врагами и то гораздо легче одержать победу, нежели в бою с самим собой.
Демон, пожирающий его изнутри – но и поддерживающий, питающий рожденной в ненависти силой, отступил, оставляя мужчину наедине с черноволосой женщиной, спустившейся к нему со сцены. Взгляд Батори скользнул по ее губам, слегка изогнутым в улыбке, затем по скулам, бровям, волосам – и, наконец, он сумел взглянуть в ее глаза, словно таящие в себе намек на немой вопрос, обращенный к нему. К чему лишние мысли? К чему раздумья? Почему он стоит на месте? Ведь это же она. Та самая женщина, что подарила ему признание в своих чувствах.
Уверенный шаг вперед – и его ладонь с силой прошлась по изгибу спины Катрин; по-хозяйски, горячо, со страстью, которая не пропала никуда, несмотря на блеклость красок, Владислав крепко прижал к себе вампиршу, которую до этого так холодно и безжалостно оттолкнул в тот момент, когда она более всего нуждалась в нем. Свободная рука коснулась тонких пальцев Катрин, переплетаясь с ними – и Батори склонился к ней, стремясь зарыться точеным носом в густое облако блестящих черных волос, словно там крылось его спасение, лекарство от болезни, которая столь сильно мешала его существованию все эти годы.
- Я видел твои цветы – негромко произнес он, чуть сильнее сжимая пальцы ее рук своими, горячими и такими осторожными сейчас; запах волос Катрин и впрямь словно возвращал его к жизни, помогая разогнать густую пелену облаков, затуманивающих его взгляд и само сознание мужчины, столь безжалостно истерзанное больным прошлым, нестабильным настоящим и туманным будущим – Они очень красивые.
Еще немного – и казалось, он приподнимет Катрин над полом.
- Спасибо – негромко, почти в самое ее ухо; кончик носа Батори коснулся виска женщины, ресницы сомкнулись на мгновение – и он вновь глубоко вдохнул ее запах, прогоняющий болезненный ворох сомнений и приносящий легкое головокружение взамен.

 Отправлено: 09.11.12 20:00. Заголовок: Полная теплой благод..

Полная теплой благодарности людям, которые помогли ей выйти из тупика боли, ненависти и безумия, Катрин наконец отпустила их из своих цепких лап, разрешая вновь танцевать, пить и общаться в полной мере, приканчивая эту странную ночь по своему разумению. Сначала несмело, но уже через минуту весело и бурно, растерянный подавленный гул голосов перерос в веселые крики, а кое-кто и вовсе карабкался на сцену, собираясь исполнить очередной хит для ценителей караоке.
Никто не интересовался странной парочкой на танцполе, замершей посреди человеческого стада, занятого одной только мыслью – расслабиться перед новым днем бешеной скачки ха жизнь. Чем мы отличаемся от них, подумалось Катрин – ведь ничем. Так же несемся, давим ближних, сходим с ума, пьем кровь друг друга, ненавидим, любим, страдаем… Она знала, что со смертными сближаться нужно аккуратно и редко подобные сближения несут добро вампиру. Конечно, были экземпляры, выбравшие жизнь среди смертных, но проникаться сущностью людей запрещено не законом, а здравым смыслом. Они – пища, слабые нежные создания, хрупкие и тонкие, требующие защиты, а порой – взывающие к смерти всем своим существом.

Объятия Влада, осторожные и будто отстраненные, накрыли ее с головой, заставая врасплох. Она подалась ему навстречу, позволяя обнять себя, прижать к себе, ощутив, как с каждым новым движением растет пыл вампира, и улыбнулась этому, зарывшись лицом в полу его пиджака. Ну же… О, как она хотела этого, но боялась спугнуть что-то тонкое, едва ощутимое, витавшее над ними в воздухе.
- Я видел твои цветы, - струны души Катрин дрогнули, болезненно завибрировав, словно напоминая – аккуратно, здесь скользкая дорожка. Демон сжался в комок, мерзко и противно хихикая; он помнил, как сгорали его властью и под напором избытка чужой ненависти тонкие нежные лепестки, как высыхал сок в прозрачных прожилках под напором огня, как корчились фиалки, как скукоживались лилии, как сохли и чернели розы в изящных вазах… Каждый бутон был словами любви, каждый стебель – обещанием быть рядом и никогда не предать, но… Все сгорело в ссоре. Утраченного не вернуть, но… Она постарается дать ему что-то новое сегодня, завтра и так много дней и ночей вперед. Они бессмертны, у их ног вечность, чтобы все понять и простить друг другу и другим существам, оставившим в их жизни след.
Катрин вздрогнула, почувствовав, как Влад уткнулся ей в висок, опаляя дыханием. Сладкая дрожь прошла по ее телу, вызывая доселе неведомые приятные ощущения. Обхваитв его голову руками, зарывшись в волосы пальцами, она развернула лицо Владислава к себе, чтобы взглянуть в зеленый омут его глаз, а после, встав на цыпочки, припасть к его губам долгим нежным поцелуем.
Она не пылала страстью, но томилась нежностью. Точеные пальцы женщины перебирали волосы любовника, ласкали его шею и затылок в то время, как губы нежно и требовательно касались его губ, прося раскрыться и больше не мучить их обоих.
Какие идиоты, дураки, дети… Им вечности было мало, чтобы понять, как они нужны друг другу.

 Отправлено: 09.11.12 23:04. Заголовок: Чувства, неспо..

Чувства, неспособные найти выход посредством слов, отражались во взгляде Батори мириадами блестящих звезд, составляющих в совокупности целую неведомую, полную нераскрытых миров Вселенную. Миры эти томились плещущимися в них океанами чувств, и ненависть была лишь одной из многих эмоций, способных находить отражение в чертах лица Владислава. Он взглянул Екатерине в самые зрачки, когда пальцы ее зарылись с обеих сторон в его волосы - взглянул не с намерением проникнуть в ее мир, но с намерением впустить ее в свой. Здесь был и вопрос, и немая просьба, и множество "да", огнями переливающихся в яркой, мягкой и глубокой зелени, и оттенок глубоко сокрытой печали. Из глубин его сознания навстречу взгляду Катрин словно выглянуло нечто - ценное, чистое, светлое и... глубоко раненое.
Смотри - словно хотелось сказать Батори - Смотри. Это я.
Она была рядом; она перебирала теплыми пальцами его волосы, касалась затылка – прикосновения ее были так нежны, так упорно подтачивали они высокую холодную стену, за которой он не просто прятался – но защищался. Он буквально видел, как выступают сквозь трещины на льду крупные прозрачные капли – лицо Катрин приближалось к его, а он все смотрел на нее, не отрываясь. Их взгляды слились в один – и Батори ощутил теплое прикосновение полураскрытых губ, сначала одно, потом следующее, третье… пальцы обеих рук мужчины вновь скользнули ей в волосы – он словно готов был стать ее зеркалом, быть может, потому что чувства его были схожи с чувствами Екатерины?
Все хорошо. Момент, когда он отвернулся – а она ушла, далеко. В прошлом засохшие цветы. Далеко алые от боли розы. А она сама – с ним. И она хочет, чтобы он дал ей себя – дал то, чего не давал никому.
Сердце мужчины вновь открылось навстречу чужому чувству – раньше, чем открылись навстречу пряному поцелую его губы. Глубокая нежность была подобна медленным, терпко-сладким глоткам дорогого, воспламеняющего кровь вина, и Владислав пил ее – не торопясь, наслаждаясь каждой секундой, стремясь до капли прочувствовать вкус и не упустить ничего, даже самой казалось бы, незначительной малости. Он словно весь превратился в осязание, в обоняние – в чувство. Громкая музыка уже не казалась ему лишней – ее звуки обволакивали слух, словно являясь неотъемлимым продолжением всего того, что происходило между ним и Катрин. Этот бар, эти люди, это пространство, полное энергетических сгустков, олицетворяющих собой саму жизнь, готово было принять их обоих, и Батори не ощущал себя здесь чужим. Скорее он почувствовал бы себя сейчас лишним в собственном доме.
Почти неподвижные посреди пестрой толпы, они словно утопали друг в друге – но если жизнь и способна длиться вечно, то поцелуев такой продолжительности не бывает точно. Прошло немало секунд, прежде чем закончился и этот – но Владилав не спешил отстраняться от Катрин, касаясь кончиком носа ее лица. Звуки музыки словно стремились пробиться сквозь тонкую стену подтаявшего льда – он дышал, и сердце его билось чаще, на скулах выступал румянец, и волосы уже не лежали так ровно как в начале. Благодаря Катрин – черные пряди растрепались, беспорядочно обрамляя лицо мужчины, но не это ли было ему нужно? Не таким ли он, в самом деле был всегда – горячим, полным жажды жизни, жажды деятельности, искрящимся непосредственными, яркими, редко когда чем-либо сдерживаемыми эмоциями? Почему не дать им выход сейчас?
Владислав поднял взгляд, осматриваясь вокруг – так, словно только сейчас понял, где он собственно находится. Люди, танцы, радость, музыка, крики… веселье! Словно ожив вдруг – он улыбнулся, обнажая зубы – улыбнулся весело, почти восторженно, словно молодой юноша, впервые очутившийся на празднике жизни. Молодой мужчина, впервые вырвавшийся из своего огромного, мрачного замка, спустившийся с высокой стены, выложенной из тяжелых кирпичей забот и многочисленных, трудноразрешимых задач. Он держался за Катрин, словно она была его маяком, без которого померкнут все огни в бескрайнем океане вечности. Хотел ли он обратно в замок? Конечно нет!
Словно заискрившись чистой жизненной силой, Батори взял вампиршу за руку – и потянул ее за собой на танцпол, где вовсю бесновались десятки смертных, полностью отдающих себя музыке. Современные музыкальные течения были чужды и непонятны Владиславу – но сейчас он был открыт новым веяниям так же, как был открыт и новым чувствам. Легко, словно всю свою жизнь он проводил в бесконечных плясках, танцуя в барах всех известных ему миров, Владислав «поймал» ритм новой жизни – и новых музыкальных нот. Внезапно выяснилось, что он умеет танцевать… да еще как.
Присущая его характеру энергичность, резкость, стремительность, твердость и сила темперамента – все это гармонично находило отклик в каждом его движении, в каждом жесте. Он то отдалялся от Катрин на расстояние вытянутой руки, то вновь приближался к ней, крепко обхватывая ее стан, скользя по нему, едва касаясь губ женщины когда легкими, когда попросту жгучими поцелуями, а то и просто улыбаясь – задорно, весело, с отголоском какой-то сокрытой тайны - будучи близко-близко к ее лицу. Он то становился резче, жестче, быстрее – то вновь немного унимался в такт музыке, словно прирученный, готовый показать свою пьянящую ласку, грациозный тигр. Пиджак немного сковывал его движения, и потому в какой то момент Владислав просто сбросил его со своих плеч, откинув помеху на стул у только что освободившегося столика.
- А здесь не так уж плохо – произнес мужчина с долей веселого лукавства в тоне голоса, когда они с Катрин вновь сблизились и его бедра крепко прижались к ее, а пальцы вновь заскользили по изгибам спины вампирши – И знаешь что? Я думаю, нам надо выпить.
В ярких изумрудных глазах полыхнули опасные огоньки демонического веселья. Владислав Батори говорил не о вине. Уверенный, что Катрин поймет его - он легко рассмеялся, и закружил ее в новом витке быстрого, энергичного танца.

 Отправлено: 18.11.12 21:52. Заголовок: Нежный долгий поцелу..

Нежный долгий поцелуй нес пару куда-то далеко, словно воды бурной реки… Катрин почти не замечала людей вокруг, не слышала громкой музыки, криков в баре и хрипа микрофона, терзаемого очередным желающим спеть для публики любимый хит.
Когда поцелуй закончился, она взглянула в глаза Батори, улыбаясь кончиками губ, но серьезно и испытующе давая понять своими глазами, что все это не шутки, не игра и не пустяковый каприз Катарины де Сен-Сюльпис, юной ученицы Владислава Батори, мага и вампира, способного затмить всех их соплеменников. Понял ли он? Она кое-что точно успела заметить на дне его зеленых бездонных колодцев, скрывающих мысли и чувства вампира, но действительность нахлынула на них со всех сторон будто вода, смывая чувство уединения и тепла.
Влад менялся, как ртуть, и она едва поспевала за сменой его настроений, весело хохоча, повинуясь его движениям и желаниям. В один миг он превратился из мага в веселого молодого красавца мужчину, высокого, стройного весельчака, который всем своим видом кричал – я жить хочу! Катрин любовалась им, наслаждаясь каждой секундой безумного танца, продиктованного современными мотивами.
Громкие звуки музыки теперь не были чужими, они звучали для них двоих и, поймав ритм, Екатерина отдавалась им под руководством своего любовника. Это была своеобразная тонкая игра, подобная той, которую ведут двое наедине, прикасаясь к обнаженным телам друг друга, но сейчас все было иначе. Катрин чувствовала себя юной девственницей, влюбившейся в первый раз в жизни. Она теперь вообще не знала, была ли когда-то в ее жизни любовь до Влада? Были ли у нее мужчины? Какими серыми невзрачными тенями они стали в сравнении с зеленоглазым вихрем, нежно, но властно прижимающем ее к себе, словно говоря – не отпущу. Вспоминая Массимо, Катрин становилось стыдно, что она позволяла себе быть с подобным ничтожеством и ему уничтожать себя. В какой-то мере ей было стыдно даже перед Владом за свое прошлое. Сильный мужчина достоин сильной женщины, а не глупой дурочки, несколько столетий потратившей зря – в одиноких ожиданиях в холодной постели, в слезах на полу, в попытках уморить себя голодом, дабы умереть… Помогало ли ей это? Ни разу… Ни слезы, ни голодовки, оканчивающиеся чередой безумных животных убийств, ни ожидания, ни разговоры… Катрин де Сен-Сюльпис была куклой своего создателя и не более, но все это было в прошлом.
Теперь все так быстро менялось, что у вампирши кружилась голова от удовольствия и от страха потерять счастье, найденное спустя столетия после ее смерти.
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Катрин в какую-то секунду, когда Влад нежно прижал ее к себе, прошептав в самое ухо:
- А здесь не так уж плохо. И знаешь что? Я думаю, нам надо выпить.
Оторопев, она рассмеялась.
- Как..? Ты хочешь вина, эля или…
Но договорить им не дали, чьи-то огромные руки накрыли их плечи, по-дружески тряся и прижимая к чьей-то широкой груди.
- А я так и думал, что такая красотка не одна и ждет здесь кого-то! Эд, - ирландец выпустил из объятий пару, протягивая правую лапищу Владиславу.
Катрин выдохнула, с ужасом смотря на человека и на Батори, молясь всем богам мира, чтобы Владислав не подумал ничего лишнего.
- Это Эддард, он из Ирландии. Его девушка Лиза и ее сестра составили мне компанию, пока я дожидалась тебя, дорогой, - с улыбкой поведала Катрин, - Эд, это Влад.
Ирландец уже порядочно выпил и был хорошо навеселе, не давая Катрин договорить, он продолжил сам:
- Да, если бы не мы, Ева совсем скисла бы. Видел бы ты ее, когда она вошла в паб такая серьезная, печальная… Будто разбила старинную вазу своей бабушки! – ирландец рассмеялся, - Наверняка из-за тебя грустила. Но! Мы заболтались! Я слышал слово «выпить». Я прав? Влад! Я угощаю, в честь знакомства и в честь песни Евы! Слышал бы ты, как она пела!
Ирландец с силой ударил себя в грудь кулаком, словно старался вышибить сам из себя дух, а после, закинув руку Владиславу на плечо, махнул свободной лапищей в сторону барной стойки, где как раз виднелось несколько свободных мест. Лиза и ее сестра во всю пытались держать их незанятыми, разложив на трех стульчиках своих сумочки и шарфики.
Катрин, не выдержав, рассмеялась. Они едва не поругались из-за музыки, и музыка же их и мирит. Да что там музыка… Смертные предлагают вампирам свое покровительство. Странный, но такой приятный вечер. Она перевела взгляд на любимого и рука сама собой потянулась к его руке, чтобы нежно сплести пальцы с его пальцами.

 Отправлено: 19.11.12 03:13. Заголовок: Энергия била ключ..

Энергия била ключом; он контролировал ее – превосходно, словно опытный водитель, мастер своего дела – великолепную гоночную машину, способную развивать скорость, превышающую скорость звука. Он позволил себе слиться с музыкой, позволил ей напитать его кровь скорым ритмом, дико ревущим подобно высокогорной, низвергающейся со скал неистовой и злобной реке. Это было сродни настоящему ощущению свободы – и даже самого ничтожного оттенка ненависти не затесалось тайком в богатейшую, яркую, слепящую глаза палитру силы и страсти; сила эта жаждала веселья, жаждала жизни – жизни, которой заслуживала по праву. Страсть же требовала выхода; Батори позволил ей вырваться – и наполнить себя, словно высокий крепкий сосуд – сверкающей, доведенной до точки кипения субстанцией. Отпустил тяжелый засов, освобождая ей путь - и это было сродни полету. Он бессмертен; во многих мирах не сыщется никого, кто мог бы сравниться с ним могуществом. Он добился этого сам – не прибегая ни к чьей помощи; он заслуживает такой жизни, какой сам хочет для себя. Само Солнце напитало его своей силой. В его венах течет огонь. Никто ему не указ, не царь, не отец, не бог - никто не смеет говорить Владиславу Батори, чего он должен, а чего не должен делать. Он возьмет свое – он заслужил, он купил себе это право своей кровью; и ни одна мразь не загонит его обратно в серый холодный склеп.
Батори словно поднялся над всем миром – поднялся высоко, и заново ощутил свою силу, напитавшую светом каждую клеточку его существа.
- Как..? Ты хочешь вина, эля или…
Она удивила его. Показалась растерянной – словно он вытолкнул ее из круга поющих и танцующих смертных, и занял ее место на самой его середине. По губам Батори скользнула улыбка – он обнажил белые зубы, но тонкие острые клыки прятались глубоко, а потому даже вблизи их присутствие никак не обнаруживалось. Он был дьявольски ярким сейчас, энергия готова была литься через самый край – наружу, демон и человек тесно переплелись в нем, являя посторонним взорам гармоничный симбиоз смертной и бессмертной сущности. Демон доминировал – явно, неприкрыто, он был опасен – но разумен и … человечен. Он коротко рассмеялся – потом смех его затих, оставшись в глазах и сверкающей белизне обнаженных зубов; повернув голову чуть влево, словно собираясь отрицательно покачать ею, Владислав поднял указательный палец и, сощурясь, погрозил Екатерине, словно говоря «сейчас узнаешь, но не думай, что все так просто».
Прикосновение чужих рук к его плечу стало для Владислава Батори неожиданностью – резкой, чужой, странной, на мгновение пробуждая в недрах его существа ярость дикого животного, привыкшего лишь к одним рукам и не желающего терпеть чьи либо иные; он едва не рванулся в сторону – резко и быстро, выпустив наружу клыки и когти, но разум справился с внутренним порывом легко, играючи; все было под контролем – это пьянило Батори почище любой крови. Он полностью контролировал собственную силу, а значит, нет в нем трещин, сквозь которые могли бы просочиться лишние эмоции. Это говорило о том, что он … цел!
Прямой, сверкающий множеством огненных бесов, пронзительно-зеленый взгляд ударил в лицо смертного, окатывая добродушного Эдда волной жгучей, пылающей нечеловеческим весельем, энергии. Она не несла вреда ирландцу, но просачивалась сквозь поры внутрь, напитывая говорящего новыми силами – силами, которые очень пригодятся ему этой ночью, если он рассчитывал выжить после общения с Владиславом Батори…
Свободные от украшений, обнаженные пальцы вампира сомкнулись на широкой ладони собеседника с крепостью, ожидаемой скорее от бывалых военных, нежели от одетого в дорогой костюм офисного работника. В каждой черте вампира угадывалась такая сила воли, жесткость и в то же время – такое желание жить и получать от этой жизни удовольствие, что опытный физиономист сразу распознал бы в нем существо как минимум неординарное. Скрыть яркость красок Владислав Батори даже не пытался - и был рад тому, что Катрин назвала Эддарду его настоящее имя, а не представила придуманным.
- Да, если бы не мы, Ева совсем скисла бы. Видел бы ты ее, когда она вошла в паб такая серьезная, печальная… Будто разбила старинную вазу своей бабушки! Наверняка из-за тебя грустила. Но! Мы заболтались! Я слышал слово «выпить». Я прав? Влад! Я угощаю, в честь знакомства и в честь песни Евы! Слышал бы ты, как она пела!
Ирландцу повезло – просто потому, что сегодня Владислав Батори был в настроении слушать, смотреть и … прощать. В иной день и при иных обстоятельствах он мог отреагировать более чем агрессивно - и жизнью пришлось бы заплатить за свой поступок тому, кто посмел даже косвенно вмешаться в их с Катрин отношения. Но сейчас… когти и зубы были спрятаны, а волны энергии, исходящие от бессмертного существа, несли в зал заряд с однозначным знаком «+»
- Я слышал – ответствовал Владислав новому знакомому, кивая в ответ на его слова –Но не спешил выделяться из общей толпы. Теперь же я больше не намерен прятаться от моей Евы и – на дне зрачков Батори полыхнули яркие, словно вспышки пламени факелов, огни – От новых знакомств.
Свободная рука мужчины крепко обвилась вокруг талии Катрин прежде, чем вампирша успела коснуться кончиков его пальцев своими – словно сейчас Владислав давал понять всем посторонним главное: это – его женщина, и им скорее стоит поблагодарить его за то, что он позволил чужим людям свою женщину развлечь – позволил первый и последний раз в их жизни.
Второй по счету панибратский жест ирландца был воспринят вампиром куда как более благосклонно, нежели первый – второго импульса огненной ярости не последовало, и Владислав твердо направился к барной стойке, негласно принимая приглашение Эддарда. Вот только просто так сидеть и пить, перемежая глотки спиртного с ничего не значащими словами, Батори не собирался.
- Идет – со смехом отозвался вампир на предложение «угостить» всех в честь знакомства и песни, так ярко пропетой Катрин – Я отплачу всем вам добрым весельем и хорошей музыкой в ответ на теплый прием.
Смех Батори разлился по всей зале, разбивая на тысячи мелких осколков атмосферу, успевшую сформироваться в этом месте и заполняя все пространство бара чем-то совершенно новым; казалось, здесь стало светлее – ярче зажглись огни, люди выглядели свежее, чем доселе – напитанные новыми силами, они как будто светились изнутри и…очень скоро им станет недостаточно песен в имеющемся списке караоке-бара… На губах Владислава вновь расцвела улыбка – словно он задумал какую-то безумно забавную шалость, которая вот-вот воплотится в реальность.
«Водки!» - хотелось рявкнуть Владиславу, но, взглянув краем глаза на ирландца… Эддард был нужен ему, как невольный помощник, поэтому…
- Эля! – громко крикнул ирландец– Лучшего, что у тебя есть!
Перед Владом и его новыми знакомыми поставили пузатые кружки, наполненные солнечного цвета жидкостью. Брови Влада на мгновение сдвинулись к переносице - он с подозрением смотрел на напиток, наверняка сильно отличающийся от того старого доброго польского эля, вкус которого он помнил еще со времен своей смертной жизни. Осторожно, словно боясь отравиться, вампир пригубил напиток и... черты его вновь просветлели, когда эль был оценен бывшим польским воеводой как "хороший".
Владислав позволил ирландцу выполнить данное обещание; позволил завязаться разговорам - но как уже было сказано выше, долго находиться под покровительством смертных он не собирался. Это его вечер. Его мир. Его бар. Его люди.
Все здесь МОЕ
Он улыбнулся. Заиграла музыка; откуда она взялась – вряд ли кто-то смог бы точно сказать; пока звуки ее были слабы и ненавязчивы, но постепенно она усиливалась, демоническим образом захватывая едва ли не самые души всех присутствующих в свой плен. Люди забыли о караоке, подчиняясь ее силе, и уже начинали двигаться в такт, пока медленно, словно пробуя неведомое на вкус… Владислав позволял им привыкнуть, сродниться, еще щадя смертный разум… Новая мелодия несла в зал свежее, исполненное силы веселье, задор – яркий, огненный и вместе с тем по детски-непосредственный… Громче, громче, громче!
Зал взорвался веселыми криками и все больше людей пускалось в пляс, потому как устоять под эти бесовские, схожие с ирландскими, мотивы древнего, дикого, исполненного магией Севера было попросту невозможно. Не выпуская из рук кружку, уже наполовину опустошенную, Владислав взглянул вдруг - прямо, весело и.. жестко - ирландцу в лицо.
- Эдд – обратился он к мужчине по имени и огни вновь, еще ярче полыхнули в зеленом взгляде дьявольским пламенем в момент, когда вампир слегка склонился к смертному - Пришло мое время платить
Резко выпрямившись, он соскочил со своего места у стойки.
– Люди! – теперь уже голос Батори прокатился по всему залу мощной волной, словно глас божества, напополам раскалывающий электрическим разрядом небо – и все без исключения взгляды обратились в его сторону. Музыка оборвалась - танец замер – словно по волшебству; они не сдвинутся с места, пока он им не разрешит. Он не разрешит - пока все они не поймут, кто дарит им частицу иного мира этим вечером.
Почти все они оставили свои места за столиками, предпочтя деревянным столешницам танцпол.. Зря! Ярко усмехнувшись, Владислав прикончил остатки эля в своей кружке долгим, глубоким глотком, далеко запрокинув голову а затем, разбежавшись, легко вскочил или даже лучше сказать, «запрыгнул» на ближайший к нему оставленный стол. Он оглядел их всех - "обняв" всю эту толпу взглядом так, как родитель обнял бы своих детей. Высоко поднял пустую пивную кружку над головой и, сделав шаг вперед, коснулся носком ботинка края столешницы, словно склоняясь к людям… людям, которые смотрели на него и ждали слова.
- Сегодня мы будем веселиться! – почти прокричал смертным сверкающий множеством огней, яркий вампир – И пусть все проблемы всего этого суетливого мира отправляются к дьяволу в адово пекло! Никогда они не заставят нас забыть вкуса жизни и не лишат ни одного из присутствующих способности предаваться веселью и посылать к черту все, что мешает нам счастливо жить! Я дарю вам эту ночь- и всегда, когда вы будете думать, что силы ваши на исходе, достаточно будет вспомнить о ней, и эти сукины дети вернутся к вам вдвойне! Танцуйте и пейте, сколько сможете выпить! Я плачу за всех вас! – Небольшая пауза стала тонкой гранью, еще разделяющей смертный и бессмертный миры на два отдельных, не пересекающихся друг с другом измерения. Стрелки наручных часов Владислава сошлись на цифре «12». Все. Резкий жест, растрепавшиеся волосы, огонь в глазах, улыбка, несущая в себе так много, энергия радости, отчаяния, счастья, боли, любви, ненависти; звон разелтевшейся н куски стеклянной посудины словно подтвердил: все сказанное - правда. Воистину так
- Танцуем!!! – проорал Батори; громко, мощно, весело. Словно ураган смел на своем пути тонкую грань, и целые реки энергии хлынули в зал; снова грянула музыка – неземная, такая, какой еще никогда не было слышно ни в одном уголке мира; никогда не было – и, скорее всего, более никогда не будет.